– Говорите ли вы по-французски или по-немецки? – спросил офицер.
– Говорю на обоих языках, – отвечала женщина, не спуская глаз с офицера и прижимая младенца к груди.
– Где ваш муж?.. Он должен явиться к нашему генералу, – сказал офицер по-французски.
Молодая женщина смешалась:
– Его здесь нет…
– Генералу донесли, что он дома.
– Он уехал с вечера.
– Куда?
– Не знаю.
– Постель и платье изобличают вас, – возразил офицер.
Женщина опустила глаза. На бледном лице ее выступил румянец, и она наконец проговорила шепотом: «Я спала с маменькой…»
– А платье?
– Оставлено перед отъездом.
Офицер сделал шаг вперед, и тут собачонка стала лаять, то оглядываясь на шкаф, то бросаясь на офицера. Молодая женщина снова побледнела и едва держалась на ногах… но вдруг, как вдохновенная, приблизилась на шаг к офицеру и сказала с сильным выражением чувства:
– Если б даже муж мой и был дома, то неужели вы решились бы взять его от жены и ребенка и предать на явную погибель? Мы знаем, что ожидает его… мы читали ваши прокламации! Погубя его, вы убьете весь род его, отца его, мать, меня и это несчастное дитя! Я не переживу его ни одною минутой и брошусь в воду с этим несчастным сиротою!.. – Молодая женщина воспламенялась с каждым словом. – Камень у вас или сердце? Есть ли у вас отец, есть ли мать, сестра или брат? Неужели вы их обнимаете теми же руками, которыми умертвите целое семейство?.. Хотите крови, хотите видеть смерть человека – убейте меня!..
Раздражительность молодой женщины дошла до высочайшей степени; глаза ее пылали, лицо покрылось не румянцем, а багровым цветом, голос дрожал, грудь сильно вздымалась… Офицер боялся за нее…
– Успокойтесь! – сказал он, прерывая речь ее. – Зачем же ваш муж подвергал такой страшной участи себя и свое семейство? Зачем он не оставался спокойно в своем доме?
– Клянусь вам Богом и прошу его, чтоб он настолько был милостив ко мне и к этому младенцу, насколько я говорю правду; клянусь Богом, что муж мой никогда не думал вмешиваться в восстание народа! Его принудили, взяли насильно! Ландсман[1534] пришел сюда с толпою вооруженных хмельных крестьян, и как ближние к пасторату крестьяне не хотели вооружиться, то это приписали внушению моего мужа, его и принудили идти с ними, невзирая на мои просьбы и слезы. Ландсман – враг моего мужа, и как я ничего не хочу скрывать перед вами, то скажу, что вражда их происходит от соперничества. Ландсман сватался за мною… он хотел скомпрометировать моего мужа, и он же, верно, известил вашего генерала об участии его в восстании… Муж мой невиновен; он не хотел сражаться с русскими, не стрелял в них, не предводительствовал… он был между крестьянами как в плену…