Дальнейшие размышления: вступать в партию? Решающие преимущества: твердая позиция, наличие – пусть даже только приниципиальная возможность – мандата. Организованный, гарантированный контакт с людьми. Против этого решения: быть коммунистом в государстве, где господствует пролетариат, значит полностью отказаться от личной независимости. Задача организации собственной жизни, так сказать, уступается партии. ‹…› Правда, пока я путешествую, о вступлении в партию вряд ли может идти речь[281].
Продолжить путь. Любимый выбор Беньямина. Ни зимой этого года, ни позднее он не вступит ни в какую партию. В итоге всегда побеждает воля к независимости, как признанное условие возможности свободомыслящей экзистенции. Тридцатого января 1927 года он уезжает из Москвы. Последние минуты с Асей – эмоциональная картинка-перевертыш à la доктор Живаго:
Раздражение и любовь к ней мгновенно сменяли друг друга; наконец мы распрощались, она – стоя на площадке трамвая, я – на тротуаре, колеблясь, не вскочить ли за ней, к ней[282].
Раздражение и любовь к ней мгновенно сменяли друг друга; наконец мы распрощались, она – стоя на площадке трамвая, я – на тротуаре, колеблясь, не вскочить ли за ней, к ней[282].
Party for one
Party for one
Чувство глубокой потерянности сопровождает Беньямина до Парижа (или он следует за этим чувством?), где почти всю весну он проводит в «убогих, крошечных и запущенных» гостиничных номерах, в которых из мебели есть разве что «железная койка» да маленький столик. «Тяжелое вживание; проблемы; работа; слишком много, чтобы справиться, слишком мало, чтобы заработать», – пишет он 9 апреля Юле Кон, своей второй большой любви этих лет. Он и за ней по-прежнему усиленно ухаживает.
Париж в те годы – город Андре Бретона, Тристана Тцары и Луиса Бунюэля, Жана Жироду и Луи Арагона, Джеймса Джойса и Эрнеста Хемингуэя, Гертруды Стайн и Пикассо, Ф. Скотта и Зельды Фицджеральд, Джона Дос Пассоса и Уильяма Карлоса Уильямса, Анаис Нин и Коко Шанель; колыбель сюрреализма, место рождения «Улисса» (1922), «Фиесты» (1926) и, отчасти, «Великого Гэтсби» (1925). Париж – прямо-таки бьющая ключом лаборатория авангарда. Здесь дух мировой литературы не просто обитает, здесь он торжествует и танцует – по крайней мере, так рассказывают его протагонисты – очертя голову, ночь напролет, до самого утра. Из «Трианона» или «Рица» все устремляются на Монпарнас. На улице Флёрюс Гертруда Стайн держит по субботам open house[283] и заявляет каждому, желающему (и даже не желающему) ее слушать, что подлинный гений эпохи – она, а вовсе не Джойс. Даже тот, кто всё же соберется уйти (около двух ночи), по дороге домой непременно встретит множество друзей и знакомых, и веселье волей-неволей продолжится до следующего полудня. В основном – без Беньямина. Выгодный франк заманчив: к середине двадцатых годов в Париже проживает около двухсот тысяч американцев[284]. В большинстве своем это молодые люди, любители повеселиться и те, кто так или иначе интересуется искусством. Вдали от родины и при поддержке сумасбродно выгодного обменного курса они гуляют напропалую.