Беньямин рассказывает о Москве; Шолем, прекрасно понимая затруднительное положение своего друга, описывает ему Иерусалим, строительство нового государства для еврейского народа, говорит он и о роли, отведенной новому университету в укреплении еврейской идентичности. Волею случая в Париже находится также Иехуда Леон Магнес, канцлер Иерусалимского университета, – к тому же он бегло говорит по-немецки. Шолем организует встречу.

Вот так, – вспоминает он, – у нас троих состоялся двухчасовой разговор. Беньямин, явно хорошо подготовившийся к этой встрече, превосходно обрисовал Магнесу свою духовную ситуацию, уточнил свое желание посредством изучения древнееврейского подойти к великим текстам еврейской литературы не как филолог, но как метафизик и изъявил готовность приехать в Иерусалим, будь то на время или навсегда. ‹…› Он, мол, хочет посвятить свою продуктивную работу иудаике.[285]

Вот так, – вспоминает он, – у нас троих состоялся двухчасовой разговор. Беньямин, явно хорошо подготовившийся к этой встрече, превосходно обрисовал Магнесу свою духовную ситуацию, уточнил свое желание посредством изучения древнееврейского подойти к великим текстам еврейской литературы не как филолог, но как метафизик и изъявил готовность приехать в Иерусалим, будь то на время или навсегда. ‹…› Он, мол, хочет посвятить свою продуктивную работу иудаике.[285]

Снова момент парадоксального броска от одной крайности к другой: всегда радикальный, всегда непоследовательный! Шолем заканчивает этот пассаж дипломатично:

Я и сам был ошеломлен той определенной и позитивной формой, в какой Беньямин изложил эти мысли, которые, конечно, достаточно часто обсуждались нами и раньше и к которым я тоже в известном смысле был причастен.

Я и сам был ошеломлен той определенной и позитивной формой, в какой Беньямин изложил эти мысли, которые, конечно, достаточно часто обсуждались нами и раньше и к которым я тоже в известном смысле был причастен.

В тот же вечер Беньямин заверяет канцлера Магнеса, что приедет – разумеется, при условии финансового обеспечения – на год в Иерусалим и там посвятит всё свое время изучению древнееврейского. Но что самое фантастичное во всем этом вечере, Магнес верит каждому слову Беньямина и обещает со своей стороны сделать всё возможное. Но при одном условии: Беньямин должен представить письменные отзывы о своих работах, предпочтительно – от авторитетов высокого ранга. Перед Беньямином вдруг открывается нечто вроде конкретной жизненной перспективы. Если не в Москве, то в Иерусалиме. Разве он сам еще год назад не писал Шолему, что хочет поставить свое окончательное решение в зависимость от случая?