В Берлине ситуация тоже неожиданно меняется к лучшему. Книги у «Ровольта» – наконец-то! – выйдут к январю. В ноябре Беньямин возвращается в Берлин, чтобы лично следить за публикацией. И три долгие недели лежит там в постели с желтухой. Свободного времени хватает, чтобы подумать о возможных рецензентах высокого ранга. Для Иерусалима. Для новой жизни – жизни с опорой!
Номер один – безусловно, Гуго фон Гофмансталь, все эти годы его единственный верный почитатель. А второй отзыв – если, конечно, удастся его устроить – должен быть от Эрнста Кассирера. Немалый барьер. К марту 1928-го Беньямин еще не продвинулся ни на шаг и в своей классической манере подозревает некий широкомасштабный заговор; как он пишет Шолему:
Важность отзыва Кассирера для меня ясна, но ты же видишь, как мой кузен Вильям Штерн с явной враждебностью орудует в Гамбурге. И вокруг Варбурга пока тоже сгустились тучи, никто не знает, чем это кончится. Как только узнаю, чтó Кассирер думает обо мне, сразу тебе сообщу[286].
Важность отзыва Кассирера для меня ясна, но ты же видишь, как мой кузен Вильям Штерн с явной враждебностью орудует в Гамбурге. И вокруг Варбурга пока тоже сгустились тучи, никто не знает, чем это кончится. Как только узнаю, чтó Кассирер думает обо мне, сразу тебе сообщу[286].
Что Кассирер думал о Беньямине? Хороший вопрос.
Открытое море
Открытое море
Совершенно невзначай Эрнст Кассирер 30 октября 1927 года дает себе оценку, которая вполне приложима ко всему его философствованию. «Я могу без малейшего труда выразить всё, что мне нужно», – пишет он жене из Лондона. Без сомнения, можно до бесконечности перекапывать дневники и письма Витгенштейна, Хайдеггера и Беньямина – такой фразы у них не найдешь. Что касается границ языков, границ мира, то Кассирер всегда мыслитель возможного, а не
Конкретно это его радостное удивление вызвано тем, что по прибытии в британскую столицу он не испытывает сложностей. Приняв приглашение Кингз-Колледжа, он, ранее никогда в жизни не произнесший ни слова по-английски, в течение нескольких недель до отъезда брал частные уроки. Всего несколько дней спустя, 3 ноября, он с гордостью сообщает жене, что «язык ученых» понятен ему «без труда». Этот философ – сущий гений в применении символов.
Действительно, осенью 1927 года во всем мире вряд ли нашелся бы хоть один человек, который мог бы умело использовать и понимать большее количество языков, чем Эрнст Кассирер. Ведь подлинную задачу своей философии Кассирер видел в разумном освоении и взаимопрояснении как можно большего их числа. Не только английский, французский, санскрит или китайский, но и, прежде всего, миф, религия, искусство, математика, даже техника или право суть для него языки с их всякий раз совершенно особой внутренней формой и мироформирующей силой. Следовательно, цель «Философии символических форм» он видел именно в том, чтобы «направить взгляд во всех направлениях миропонимания» и