В общем-то, это не мир Беньямина. А главное – не его стиль. Но «в целом», как пишет Лацис дальше в своих воспоминаниях,

Беньямин стал теперь сосредоточеннее, сильнее в практике, связан с почвой. ‹…› В это время он чаще встречался с Брехтом. И почти всё время сопровождал меня на публичные мероприятия Союза пролетарских писателей в рабочих цехах.

Беньямин стал теперь сосредоточеннее, сильнее в практике, связан с почвой. ‹…› В это время он чаще встречался с Брехтом. И почти всё время сопровождал меня на публичные мероприятия Союза пролетарских писателей в рабочих цехах.

Любовь поистине творит чудеса и прорывы. Во всяком случае, на несколько мгновений или месяцев. Что говорить, иврит так не освоишь. А ведь деньги, которых к середине мая заметно поубавилось, были предоставлены именно для этого.

Жители Берлина у отделения банка в начале экономического кризиса. 1929

Между тем 22 мая 1929 года Беньямин с гордостью сообщает Шолему, что выводит «свои первые еврейские буквы». Он действительно берет уроки и, собравшись с духом, – после получения чека прошло больше полугода – наконец-то лично благодарит д-ра Магнеса. Однако уроки продолжаются всего две недели. С трудом найденный учитель уезжает. У него тяжело заболела мать. Что Беньямин может тут возразить? Подобные ситуации ему хорошо знакомы.

Он снова отброшен назад, на Дельбрюкштрассе. И 6 июня 1929 года пишет уже всерьез готовому потерять терпение Шолему:

Увы, мне совершенно нечего возразить на твои упреки; они абсолютно обоснованны, и в этом деле я обнаруживаю патологическое промедление, которое вообще иной раз замечаю за собой. Мой приезд осенью зависит только от моего материального положения. Больше ничто ему не препятствует[354].

Увы, мне совершенно нечего возразить на твои упреки; они абсолютно обоснованны, и в этом деле я обнаруживаю патологическое промедление, которое вообще иной раз замечаю за собой. Мой приезд осенью зависит только от моего материального положения. Больше ничто ему не препятствует[354].

Стипендия пропала. Стало быть, материальное положение вернулось в нормальное затруднительное состояние. Этой весной Беньямину удается победить свое «патологическое промедление» лишь в одном. Осенью Асе «приказано» вернуться в Москву. Только замужество позволило бы ей остаться в Берлине. Неясно, обсуждал ли он с Асей этот вопрос – и говорил ли ей об этом вообще, – но в конце весны 1929 года Беньямин начинает бракоразводный процесс с Дорой. Основание: противное браку поведение.

Уже в августе он, на сей раз со всеми пожитками, окончательно съезжает с Дельбрюкштрассе. Пакует библиотеку в ящики и временно поселяется у своего близкого друга и коллеги-переводчика Франца Хесселя. Тем временем настала середина осени. Если бы он выполнил свои обещания, по меньшей мере уже восемь месяцев находился бы в Иерусалиме. Пора писать очередное письмо Шолему: