Назад в повседневность
Назад в повседневность
Об этом центральном повороте в своем мышлении как о важном результате первых кембриджских месяцев 1929 года он вскоре сообщает Шлику и Вайсману. Для обоих новость весьма важная, ведь они как «логические эмпирики» существующего теперь официально «Венского кружка» еще больше, чем сам Витгенштейн, возлагали свои философские надежды на содержательное исследование исчерпывающего взаимодействия логического базового языка и экспериментально проконтролированного опыта. Но Витгенштейн окончательно избрал иное направление. И недвусмысленно извещает об этом:
Раньше я считал, что существуют повседневный язык, на котором мы все обычно говорим, и первичный язык, который выражает то, что мы действительно знаем, то есть феномены. ‹…› Теперь я хотел бы разъяснить, почему больше не придерживаюсь этой точки зрения. Я полагаю, что мы, по сути, имеем всего один язык, и это – наш обычный язык. Нам незачем изобретать новый язык или конструировать символику, ведь разговорный язык уже есть тот самый язык, при условии, что мы освободим его от неясностей, в нем содержащихся. Наш язык уже в полном порядке, если только ясно понимать, чтó он символизирует. Другие языки, отличные от обычных, тоже ценны ‹…› Например, для изображения отношений дедукции весьма полезна искусственная символика. ‹…› Но как только переходишь к рассмотрению действительного положения вещей, видишь, что эта символика весьма уступает нашему реальному языку. Разумеется, совершенно неверно говорить об одной субъектно-предикатной форме. На самом деле она не одна, их очень много[360].
Раньше я считал, что существуют повседневный язык, на котором мы все обычно говорим, и первичный язык, который выражает то, что мы действительно знаем, то есть феномены. ‹…› Теперь я хотел бы разъяснить, почему больше не придерживаюсь этой точки зрения. Я полагаю, что мы, по сути, имеем всего один язык, и это – наш обычный язык. Нам незачем изобретать новый язык или конструировать символику, ведь разговорный язык уже