Светлый фон

— Кстати, как ты такой хороший немецкий сохранила?

— Читала много. Не хотела забывать. Говорить было не с кем, а читала все эти годы. Мне же вообще образования не хватает. Я вот книгами… как это сказать… добирала. Есть такое слово по-немецки?

— И что же ты… — Лизбет осеклась, но Валентина поняла незаданный вопрос.

— Нет, Лизхен, я никому ничего не доказывала и не возмущалась. Нас таких знаешь сколько было… Тысячи. Старалась не высовываться, тихо делала свою работу, чтобы лишний раз никто ничего не спросил. Знали люди, конечно… городок маленький — не скроешь. Но меня бог миловал: муж был добрый, работящий. Фронтовик. Дом построили. Летом сдаю его курортникам, а сама в летней кухне живу. На всю зиму этих денег хватает, чтобы и дом содержать, и к зарплате прибавка. Не всем так повезло. Вот Наташа, с которой мы из Германии вместе возвращались, замуж так и не вышла, в порту работала, а родителей похоронила — одна осталась. Братик её младший ещё в войну умер. Попивать стала… оттого и умерла… в сорок лет.

— А у тебя кто-то есть? — тихо спросила Лизбет.

— Лиз! — Тильман строго взглянул на сестру и взял Валину руку. — Вальхен, если ты не хочешь что-то рассказывать, ты на неё внимания не обращай. Она всегда была не в меру любопытна, да так и не изменилась.

Валентина застенчиво улыбнулась Тилю, который провёл рукой по её ладони.

— Жёсткие у меня руки, да? Дом, хозяйство… и сорок лет массаж делаю… Я, Лиз, уж десять лет одна. Замуж вышла, когда мне двадцать четыре года было, за хорошего человека, он меня ни разу… как это… nichts vorgeworfen[119], так?.. ни Германией, ни тем, что детей нет. Сам фронтовик был, старше меня на десять лет… понимал. Умер он в восьмидесятом году, месяца до юбилея Победы не дожил.

Повисла пауза. Не тягостная, когда люди не знают, что говорить, — просто каждый думал о своём. Себастьян рассеянно потягивал остывший чай. Лизбет машинально ощипывала ветку винограда, складывая ягоды на тарелку, и думала о том, сколько потеряла её любимая Вальхен, живущая в стране-победительнице, по сравнению с нею, Лизбет, — немкой из побеждённой страны, у которой университетское образование, благополучный муж и дети, любимая ферма, достаток…

Валя сидела тихонько, почти не шевелясь, не дотрагиваясь до чая и фруктов: ей не хотелось отнимать руку, которую всё ещё держал Тиль. С любопытством присматривалась к Лиз и Басти — вот они какие стали… немолодые, уверенные, незнакомые… она помнит их детьми. Но, глядя на импозантного седого Тиля, не удивлялась. Он не казался ей чужим, незнакомым. Почему-то в своих мыслях она и представляла его именно таким: худощавым, подтянутым, сдержанным, сильным. С прямым взглядом серо-зелёных глаз. Вылитый отец, кстати, и такой же высокий. Каштановые, тоже отцовские, волосы поседели, а брови остались тёмными.