— Да. Надо все быстро делать, — задумчиво проговорил Рефет и взял отшвырнутую Рауфом газету. — Раз опубликовано, Хюсейн, воспользуемся и строками Фрунзе…

— То есть, распространить в Собрании мысль: Фрунзе гонит нас под топор? — настаивал Рауф.

— Нет, несколько другую: заявление — всего лишь заявление и не укрепляет нашу армию. К тому же некоторые лица, отвечающие за ее состояние, безответственно изгоняют из армии лучших военачальников, — к своему клонил Рефет. — Сказать об этом тонко, уважая депутатов, не назойливо.

— Прекрасно! — согласился Рауф. — Покоряет тонкость твоей мысли. Сказать сейчас тихо, подготовить, а затем ударить в колокола: не допускают к постам способнейших!

Рефет будто бы смущенно мялся и вдруг полез во внутренний карман своей шубы:

— Брат, есть еще кое-что…

— Много говорят о том, что любят, — заметил Рауф. — Что у тебя, брат?

— Прекрасный текст для просвещения депутатов в необходимом духе… Час назад я говорил с умнейшим и богатейшим человеком, которого знает Европа. Клемансо знает его и Бриан. Знают Ллойд Джордж и Сфорца. Он побывал даже в Кремле…

— Догадываюсь, это Бекир Сами. И что он? Не томи, Рефет!

— Он составил письмо… тому нашему…

— Мустафе? — проговорился Рауф. — Что за письмо? Говори же наконец!

Намеренно медля, Рефет достал из внутреннего кармана пиджака листок и стал читать вслух, многозначительно:

— «…Ваше превосходительство! Я уверен, что продолжение военных действий так усилит разрушения, что поставит под угрозу само существование страны и нации, и понесенные жертвы окажутся бесполезными… Продолжая сопротивление могущественному противнику, мы будем действовать на руку внутренним врагам и добровольно ввергнем нацию в несчастье и нищету. Чего, собственно, мы опасаемся?»

— Важный вопрос, — перебил Рауф. — Не нужно бояться Запада. Он нас не съест! Читай дальше, Рефет.

— «…Долг, который лежит на вас, ваше превосходительство, это огромная тягость, едва ли кто-либо из государственных деятелей нес на себе такую. Вы взяли на себя дело, которое история возлагает на человека, может быть, раз в течение пяти-шести веков, а возможно, десяти-пятнадцати столетий…»

— Это неясно. Читай дальше.

— «…Ваше превосходительство может заслужить себе бессмертное имя в мировой истории и стать даже возродителем ислама, если обеспечит будущее не только турецкой нации, но с ней и всему мусульманскому миру. Не нужно из одной крайности переходить в другую и из-за блага сегодняшнего дня жертвовать реальными благами будущего, если можно в небольшой срок, хотя бы и путем провизорных, временных жертв, обеспечить национальные и мусульманские идеалы. В противном случае я не сомневаюсь в том, что турецкая нация, а за нею и весь мусульманский мир будут осуждены на рабство и гибель. Я считаю своим священным долгом, диктуемым мне моим патриотизмом и преданностью исламу, просить ваше превосходительство не упустить случая сделать свое имя славным в памяти всех мусульманских поколений до самого Судного дня…»