И вскоре эта гроза разразилась, оживляя параллель между отцом Савелием и доблестным витязем:
«Реяли молнии; с грохотом несся удар за ударом, и вдруг Туберозов видит пред собою темный ствол дуба, и к нему плывет светящийся, как тусклая лампа, шар; чудная искра посредине дерева блеснула ослепляющим светом, выросла в ком и разорвалась. В воздухе грянуло страшное бббах! У старика сперло дыхание, и на всех перстах его на руках и ногах завертелись горячие кольца, тело болезненно вытянулось, подломилось и пало… Сознание было одно, – это сознание, что все рушилось. “Конец!” – промелькнуло в голове протопопа, и дальше ни слова. Протопоп не замечал, сколько времени прошло с тех пор, как его оглушило, и долго ли он был без сознания. Приходя в себя, он услыхал, как по небу вдалеке тяжело и неспешно прокатило и стихло! Гроза проходила»535.
«Реяли молнии; с грохотом несся удар за ударом, и вдруг Туберозов видит пред собою темный ствол дуба, и к нему плывет светящийся, как тусклая лампа, шар; чудная искра посредине дерева блеснула ослепляющим светом, выросла в ком и разорвалась. В воздухе грянуло страшное бббах! У старика сперло дыхание, и на всех перстах его на руках и ногах завертелись горячие кольца, тело болезненно вытянулось, подломилось и пало… Сознание было одно, – это сознание, что все рушилось. “Конец!” – промелькнуло в голове протопопа, и дальше ни слова. Протопоп не замечал, сколько времени прошло с тех пор, как его оглушило, и долго ли он был без сознания. Приходя в себя, он услыхал, как по небу вдалеке тяжело и неспешно прокатило и стихло! Гроза проходила»535.
Едва избежав гибели во время грозы, протоиерей Савелий всё равно умер под влиянием природных сил – простудился, отсчитывая на морозе поклоны, которые клал дьякон Ахилла. Природные силы одолели и Ахиллу: слишком долго просидел он в снежной яме, ловя на кладбище стар-городского «чёрта», оказавшегося мещанином Данилкой, и тоже смертельно заболел.
Беззащитность богатырей перед простудой лишний раз напоминает читателю: это роман не столько о великой силе добрых и праведных людей, сколько о их бессилии. Все лесковские богатыри с житейской точки зрения оказываются проигравшими; верх одерживают донос, клевета, подлость, чиновничий идиотизм, законы природы и неотвратимый ход времени, превращающего старгородскую «поповку» в анахронизм.
Ахилла сумел победить в честном бою циркового силача, но не смог одолеть «петербургского мерзавца» Термосесова и чиновников консистории, играющих без правил. Внутренняя мощь и ревность Савелия Туберозова о правде разбиваются о бетон казенного отношения церковного начальства к делу веры и проповеди. Его записку о положении православного духовенства кладут под сукно. Желание Туберозова растормошить омертвевших душой чиновников приводит к его аресту и запрету служить. Перед кончиной Савелий произнесет: «…букву мертвую блюдя… они здесь Божие живое дело губят…»536 С его ухода начнется увядание старгородской «поповки» – один за другим сойдут в могилу и дьякон Ахилла, и Захария Бенефактов, и плодо-масовский карлик Николай. Кто явится им на смену? «Благообразный человек неопределенного возраста» Иродион Грацианский, пастырь совсем иного разлива и масштаба, названный также с намеком – и на «Ирода», и на чрезмерную гибкость и грацию.