Роман действительно полон тайн и призраков, грезящихся героям. И явление незнакомки в зеленом платье в момент преступления Висленева, и прогулка Михаила Бодростина по усадебному парку в то время, когда он должен быть в другом месте, и оживший портрет, дарящий генеральше Синтяниной кольцо со стертой надписью, и болезненные припадки Глафиры с видениями упрямо намекают: за пологом обыденной жизни существуют «неведомые силы незримого мира» – в пику «ученым реалистам нашего времени», убежденным, что нет «никакого иного живого мира, кроме того, венцом которого мы имеем честь числить нас самих»⁵⁴³. И два героя романа скользят на грани меж двух миров: Вера, глухонемая дочка генерала Синтянина, и безумный провидец Светозар Водопьянов, предчувствующий собственную гибель⁵⁴⁴.

Здесь немало предвестий, предсказаний, пророчеств. Бодростин мерещится Глафире гуляющим в кирасирском мундире с разрезанной спинкой, в котором его затем и похоронят; за несколько часов до гибели мужа она случайно опрокидывает бокал с красным вином, потекшим по его рубашке, «точно жидкая, старческая, пенящаяся кровь»⁵⁴⁵. Сама Глафира поскальзывается на яблочном зернышке, вероятно, пребывавшем в дальнем родстве с райским запретным плодом.

Много позднее в литературе XX века вся эта гремучая смесь романа тайн и романа приключений трансформируется в то, что назовут «магическим реализмом», когда тайна получит, наконец, право быть неразгаданной. Но Лесков остался в пределах классического авантюрного жанра и почти все загадки объяснил в финале естественными причинами.

Илья Виницкий, автор одной из лучших статей о «На ножах», называет его «попыткой спиритуалистического романа Нового времени, то есть истории современной (русской) души как онтологической категории»⁵⁴⁶. Поэтому и героем книги является «не социальный тип, не идея и не конкретные лица, но “самосознательный разумный дух” (Вл. Соловьев), действующий (по-разному преломляющийся) в каждом из персонажей».

Лесков вновь, как отчасти в «Соборянах», попытался расслышать таящуюся за социальными отношениями, коллизиями и внешними событиями бездну невидимого духовного мира, влияющего на всё происходящее в земном мире. Этот прием отчасти используется и в «Бесах» Достоевского, написанных в то же время (роман Лескова публиковался в «Русском вестнике» с октября 1870 года до октября 1871-го, роман Достоевского – с января 1871 года по декабрь 1872-го)⁵⁴⁷, где причиной всех бед оказывается духовная порча человека. Но если Достоевский не сомневается в том, что в основе нигилистических и революционных идей лежит беснование, одержимость силами зла, то для Лескова нигилизм скорее свидетельство умственной ограниченности, глупое заблуждение, шутовство в самом дурном вкусе.