«Убедясь в том, что кто-нибудь ее очень злословит, она говорила: – Не без причины же он на меня сердится: может быть, ему что-нибудь на меня наговорили или что-нибудь не так показалось, а может быть, я и впрямь чем виновата: что-нибудь грубо сказала, а он не стерпел. Что делать, мы все нетерпеливы»659.
«Убедясь в том, что кто-нибудь ее очень злословит, она говорила:
– Не без причины же он на меня сердится: может быть, ему что-нибудь на меня наговорили или что-нибудь не так показалось, а может быть, я и впрямь чем виновата: что-нибудь грубо сказала, а он не стерпел. Что делать, мы все нетерпеливы»659.
Немолодому графу Функендорфу, вскоре после ее отказа выйти за него замуж не побрезговавшему сделать предложение ее дочери, княгиня отдает в приданое много больше, чем он ожидал. Оттого-то Варвара Никаноровна так ценит одноглазого Рогожина, не забывшего о своем призвании:
«Да, всё с ним бывает… он и голодает подчас и в горах, вертепах и в пропастях скрывается, а всё в себе настоящий благородный дух бережет. Это, что я вам о захудавшей нашей знати сказала, я себе не приписываю: это я всё от него знаю. Это он всё нам все эти сказания проповедует… Стыдит нас»660.
«Да, всё с ним бывает… он и голодает подчас и в горах, вертепах и в пропастях скрывается, а всё в себе настоящий благородный дух бережет. Это, что я вам о захудавшей нашей знати сказала, я себе не приписываю: это я всё от него знаю. Это он всё нам все эти сказания проповедует… Стыдит нас»660.
Муж Марьи Николаевны, бывший семинарист и танцор, косноязычно, но образно характеризует старую княгиню:
«Она это… была всем дворянам-то… и всей прочей околичности… всё равно что столп огненный, в пустыне путеводящий, и медный змей, от напастей спасающий»661.
«Она это… была всем дворянам-то… и всей прочей околичности… всё равно что столп огненный, в пустыне путеводящий, и медный змей, от напастей спасающий»661.
Панегирик княгине продолжается на протяжении всей хроники. Но столп – он и есть столп, и собственно человеческого в Варваре Никаноровне мало. Она не говорит – роняет слова, каждое уже высечено в камне: «Если древо не будет колеблемо, то оно крепких корней не пустит, в затишье деревья слабокоренны»662; «Пусть где хотят молятся: Бог один, и длиннее земли мера его»; «Кто отдает друзей в обиду, у того у самого свет в глазах тает»663; «Надо свой обычай уважать и подражать не всему, а только хорошему. И напоследок: «Нельзя-де, чтобы всем один порядок нравился: через многие умы свет идет»664. Непостижимо, как все эти поучения могли вынести в высшем петербургском обществе – догматизм, морализаторство там недолюбливали. Сегодня эти высказывания звучат тем более претенциозно; но не забудем: они вложены в уста женщины, которая жила два века назад, чей внутренний мир мы вряд ли можем себе представить.