На самом деле напомнить Достоевскому о гонораре за «Леди Макбет…» у Лескова хватило духа по крайней мере дважды: сразу после выхода очерка в свет и спустя пол года⁷⁸²; правда, после этого он должника уже не тревожил.

Прощенный, но так никогда и не забытый долг вспомнился Лескову 16 лет спустя как очевидное доказательство почтения к покойному. Неужели у него не было других доказательств? Возможно, столь же убедительных – нет.

История их отношений не была простой. Сотрудничество во «Времени» и «Эпохе» продолжалось недолго, и, хотя каждый из них внимательно следил за тем, что делал другой, к сближению это не привело. Похоже, они друг друга попросту недолюбливали⁷⁸³. Совершенно точно Лескову Достоевский казался переоцененным автором, а крупные его вещи – искусственными и вымученными. Можно предположить, что не обошлось и без писательской ревности: слава Достоевского была огромной и после его смерти только росла. Лесков по этому поводу говорил Фаресову с очевидной досадой: «И что эта за манера у современных критиков… начинать свою деятельность пробой над Достоевским. В мое время силомером был Гоголь, а теперь – Достоевский: точно силомер он на Царицыном лугу. Каждый дурак подойдет к силомеру, стукнет дубинкой по доске и глядит, как высоко взлетело кольцо по шесту. Неужели кроме Достоевского не о чем писать теперь людям? Писатель, который жив, печатается и читается, не заслуживает их внимания»⁷⁸⁴. Но для того чтобы оценить «писателя, который был жив», требовалась слишком тонкая читательская настройка.

Как мы помним, в 1873 году Достоевский откликнулся на «Запечатленного ангела». Внимание одного из самых знаменитых и признанных писателей современности можно было бы счесть удачей, тем более что отзыв был одобрительный, но Лесков обиделся: Достоевский пенял ему за неловкий финал повести – обращение артели каменщиков-старообрядцев в официальное православие и рациональное объяснение чуда. Лесков и сам впоследствии признавал, что написал такую концовку под влиянием Каткова, но сразу после отклика Достоевского не удержался и напечатал в газете «Русский мир» заметки «О певческой ливрее» (под псевдонимом Псаломщик) и «Холостые понятия о женатом монахе» (подписанную «свящ. П. Касторский»), где указывал на «невежество» рецензента в описании церковного быта и духовенства. В ответ он предсказуемо получил сокрушительный разгром: Достоевский в «Дневнике писателя» отозвался заметкой «Ряженый», укорив оппонента в мелочности придирок и попутно подчеркнув, что их расхождения гораздо более глубокие, чем неточности в изображении церковного быта, и лежат в области эстетической.