Ни слова о скорби, ужасе – возможно, их и не было; еще вероятнее, что рассказывать об этом в биографии, писавшейся в сталинское время, было не с руки.
Итак, Лесков почти не сомневался, что цареубийство оборвет эпоху Великих реформ и благие перемены, задуманные министром внутренних дел Михаилом Тариэловичем Лорис-Меликовым, обречены.
Убежденный сторонник прогресса, развития народного образования и наук, Лорис-Меликов считал нужным привлечь к сотрудничеству с правительством более широкие общественные силы, в частности, подключить к законотворчеству представителей земства. Нет, он не предлагал создать парламент и ограничить самодержавие законом, который был бы выше воли монарха, а всего лишь хотел сблизить верховную власть с реальной, живой страной. Проект, вошедший в историю под названием «Конституция Лорис-Меликова», был одобрен сначала лично императором, затем – единогласно – Особым совещанием, на котором присутствовал наследник престола Александр Александрович.
Утром 1 марта государь сообщил Лорис-Меликову, что через четыре дня его проект обсудит Совет министров.
Недолгое время после гибели отца новый император Александр III колебался, к какому лагерю примкнуть. Восторжествовал Победоносцев. Проект Лорис-Меликова был отвергнут, а автор его фактически отставлен. В те дни Лесков купил и поставил на письменный стол портрет уже опального министра и не убирал до самой своей смерти. На ехидные замечания посетителей, что конституция эксминистра была «куцей», Лесков гневно откликался: «А победоносцевское правление лучше?»793
Сразу после гибели императора С. Н. Шубинский, главный редактор «Исторического вестника», заказал Лескову статью о цареубийстве. Тот согласился и… ничего не смог сочинить:
«Два дня писал и всё разорвал. Статьи написать не могу, и на меня не рассчитывайте. Я не понимаю, что такое пишут, куда гнут и чего желают. В таком хаосе нечего пытаться говорить правду, а остается одно – почтить делом старинный образ “святого молчания”. Я ничего писать не могу»794.
«Два дня писал и всё разорвал. Статьи написать не могу, и на меня не рассчитывайте. Я не понимаю, что такое пишут, куда гнут и чего желают. В таком хаосе нечего пытаться говорить правду, а остается одно – почтить делом старинный образ “святого молчания”. Я ничего писать не могу»794.
Этот отказ значим. Вероятно, Лесков до конца не мог поддержать ни тех, кто требовал немедленной казни террористов (таких было большинство), ни тех, кто им сочувствовал. О смятенном состоянии его духа в тот месяц, возможно, свидетельствует и то, что его писем за март и апрель 1881 года практически не сохранилось, – если только «река времен» таинственным образом не поглотила именно их.