Да и как тут подойдешь, как пожмешь руку, как ободришь словом, если человек не то что признан совершившим ошибки, которые еще можно исправить, для того и существует критика. Нет! Этот человек только что назначен врагом! И пять минут назад эти десятки людей — многие его ученики, соратники, коллеги, его протеже и назначенцы — краснели, опускали глаза. Слава богу, не с чувством справедливого, классового, революционно-большевистского гнева, но со страхом и неуверенностью.

Потому что в те времена никто из них не мог быть уверен, что завтра вот по этой же ковровой дорожке, кровавой дорожке — от президиума до выхода из зала — не пойдешь ты сам. А из выхода зала — со всей неизбежностью — в казенные, выкрашенные охрой камеры Внутренней тюрьмы на Лубянке.

Пикина зашла к Косареву, потому что он сразу на ее звонок ответил:

— Валюша? Конечно, заходите!

Они всегда и до самого конца были на «вы».

Поставили электрочайник, заварили чайку, но, поставив перед собой чашки, так к чаю и не притронулись.

— Что вы обо всем этом думаете, Александр Васильевич? — спросила Пикина.

Косарев был темнее тучи, даже физически он еще не успел отойти от этого заседания. Но при Пикиной бодрился.

Мой дедушка был хороший человек. Не потому что мы родня, а объективно хороший. И как хороший человек, он пытался утешать ее.

Говорили тихо. Хотя оба знали: в кабинете стоит под-слушка. Оба еще не знали, что хотя ордера не подписаны, уже принято решение об их аресте.

— Ну что я думаю, — Косарев бодрился, пытаясь улыбаться, — какой-то сумасшедший дом! Тряханули, конечно, как током! Но мне кажется, не смертельно, будем жить…

— Вы уверены, что этим все закончится?

— Валюша, я завтра же позвоню Сталину. Мне кажется, я надеюсь, что мы еще с вами поработаем…

И тут у Косарева, как рассказывала Пикина, в глазах блеснули слезы, а до этого она за многие годы никогда не видела его плачущим.

— Послушайте, у меня есть единственная дочка, Леночка. Я клянусь вам своим ребенком, что ни в чем перед партией не виноват.

— Я верю и знаю, Александр Васильевич, — тихо сказала Пикина.

С этого дня им уже не суждено будет больше никогда встретиться.

За Косаревым, за Пикиной, за другими секретарями ЦК комсомола пришли примерно в одно и то же время — около двух часов ночи.

Глава двадцать восьмая Не отрекаясь от себя

Глава двадцать восьмая