Бабушка нередко в разговорах благодарила Хрущева за то, что при нем реабилитировали Косарева, многих других людей, а выживших вернули к нормальной жизни.
Но что для меня странно? Пройдя такие суровые испытания: аресты, пересыльные тюрьмы, этапы в поездах и на пароходах, долгую ссылку под надзором вертухаев разных чинов, — ни бабушка, ни мама, ни друг нашей семьи Валентина Пикина не озлобились. Не ожесточили свои сердца ненавистью к власти. И даже к тем людям, следователям НКВД, которые пытали и унижали их на Лубянке и в Лефортово, а потом сами были арестованы: Влодзимирский, Аршадская, Шварцман!
Ну вот взяли Шварцмана, бывшего лютого дознавателя, при одном имени которого многие заключенные приходили в ужас, такие пытки и побои устраивал! Но на очной ставке перед Пикиной сидел уже старый, седой, шмыгающий носом и слезливый еврей, который, хотя и отлично понимал, что расстреляют, готов был на колени встать перед бывшими подследственными. Даже на суде извинялся.
А теперь и подавно незачем душу точить: убили и зарыли, что же дальше? Терзать себя до гроба, вспоминать старые унижения, не спать ночами, глотать валокордин?
Нет. Бабушка и мама выбрали другой путь: работали, воспитывали меня, старались достойно прожить остаток свой жизни. И у них получилось.
Не знаю уж как, но в нашей жизни сохранились письма. И бывает, что несколько строчек из частного письма говорят о человеке больше, чем целая книга.
М. В. НАНЕЙШВИЛИ — Е.А. КОСАРЕВОЙ