Коллекция стоит дорого, 100 рублей, тем не менее многие желают ее иметь и просят раздобыть…

Тайная организация в России есть! На сходке у Антониды, совершенно в узком кругу, Петр Баллод, студент-естественник, рассказал о своей довольно-таки романтической, таинственной встрече в Александровском парке с двумя членами революционного комитета. Они дали ему новую прокламацию и расспрашивали о деятельности самого Баллода. Прокламация называется «Молодая Россия». Вот первые ее слова: «Россия вступает в революционный период своего существования», — а в конце снова обращение к нам: «Помни же, молодежь, что из тебя должны выйти вожаки народа, что ты должна стать во главе движения, что на тебя надеется революционная партия!» «…Собирайтесь почаще, заводите кружки, образуйте тайные общества, с которыми центральный революционный комитет сам постарается войти в сообщение…»

Что-то будет! Мы — накануне!

В апрельской книжке «Современника» напечатаны «Стансы» Томаса Гуда с подписью: Мих. Илецкий! (ставлю восклицательный знак). Это же он, Михаил Ларионович! «Здравствуй, жизнь! теплеет кровь; ожила надежда вновь; черный страх бежит, как тень, от лучей, несущих день…»

Мне придется осторожно вести далее свою повесть, записывать поменьше и не самое главное, а жаль, самое интересное как раз и придется опускать, и оно может забыться. Verba volant, scripta manent. (Слова улетают, записи остаются.)

Необходимость заставляет скрывать имена и события, больше молчать, как молчат теперь многие, как Шелгуновы, например, скрывают все, тем более от меня. Сначала скрывали, что едут, теперь, похоже, скрывают, что отказались ехать.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Мечта сбылась — теплый день середины августа, Михайлов сидит в саду на скамейке, рядом с ним Людмила Петровна, Мишутка бегает среди вишен в сапожках с красными отворотами, а Николай Васильевич, заложив руки за спину, прохаживается перед сидящими и рассказывает о своей дороге сюда, в Нерчинский округ, на золотой прииск, в селение Казаково. Так условились — сначала рассказывают Шелгуновы, а затем Михайлов. И все это явь, а не сон.

Сразу после суда в сенате Шелгунов стал ходатайствовать перед новым министром государственных имуществ Зеленым о переводе его на службу в Сибирь, где работы для Лесного департамента непочатый край. Но Зеленый предложил ему ехать в Астрахань на четыре года, где условия службы лучше, чем в сибирской глухомани. Такова уж особенность российского начальства: просишь места получше, дадут похуже, просишь заведомо похуже, дадут получше, лишь бы не по-твоему, а по-ихнему. Попросись в тюрьму добровольно, не пустят, усмотрев в том своеволие непозволительное. Людмила Петровна уже собралась ехать с Мишуткой, но каково ей будет в таком далеком пути, да еще с ребенком? К тому же нарушается общий замысел — быть всем вместе и всячески способствовать облегчению каторги. Шелгунов подал в отставку и теперь стал говорить знакомым, что целиком посвящает себя литературным занятиям и намерен отправиться в Сибирь для сбора статистических сведений. Журнал «Русское слово» заказал ему статьи о жизни в Сибири, с Чернышевским он договорился о переводе XII тома «Всемирной истории» Шлоссера — для заработка. Распродали вещи, собрали денег. Друзья знали, что Шелгуновы едут к Михайлову, а кто не знал, тот догадывался, и совсем немногие, двое-трое, знали, что комитетом «Земли и воли» Шелгунову поручено выяснить политическое настроение тамошних слоев общества и их готовность к перевороту.