Наша следующая веха – это появление в 2017 году книги Марии Степановой «Памяти памяти»396, ставшей значительным культурным событием, и последовавшие за этим дискуссии. Здесь речь пойдет не столько о самой этой замечательной книге («[п]ройдет пара десятилетий, прежде чем станет понятно, какому ряду и порядку вещей принадлежит эта книга»397), сколько о ее рецепции – дискуссиях о семье и памяти, в которых, по мнению участников, отразились существенные процессы сегодняшней культуры.

Прежде всего критикам бросилась в глаза парадоксальность задачи, которую поставила себе Мария Степанова (род. 1972): написать историю своей семьи, не вписывая ее при этом в «большую историю». Как пишет Варвара Бабицкая, Степанова «не ищет занимательных или громких сюжетов на фоне событий большой истории». Опираясь на самого автора, критик полагает, что отчасти дело здесь в материале – в семейном архиве, да и в самой семье: «Отчасти такое решение диктует сам материал – архив семьи, почти намеренно и, можно сказать, удачно в истории не наследившей: „Существенная часть усилий моих бабушек и дедушек была направлена как раз на то, чтобы оставаться невидимыми. Достичь искомой неприметности, затеряться в домашней тьме, продержаться в стороне от большой истории с ее экстракрупными нарративами и погрешностями в миллионы человеческих жизней“»398. Другой критик, Лев Оборин, замечает парадоксальность желания, которое стоит за этой книгой («желания, пронесенного через всю жизнь»): «спасти и сохранить, рассказать о своих родных, неприметных на фоне большой истории» (то есть вывести в пространство публичности, из «тьмы малой истории», жизнь людей, которые стремились оставаться невидимыми). При этом критик полагает, что дело не столько в самой семье, сколько в процессе писания книги – в выстраивании своих отношений с семьей и с прошлым (как пишет и сама Степанова, книга получилась больше про нее, чем про семью): «„Памяти памяти“ по методу – исследование, а не семейная хроника»399.

Добавим, что книга Степановой – это не только отслеживание процесса работы автора над историей семьи, но и исследование отношений с прошлым, сложившихся в XX и XXI веках, включая и культурную традицию (в литературе, фотографии и другом), и современную академическую литературу о природе памяти, свойствах архива и мемориальной культуре.

Но это не все. Думаю, что критики восприняли книгу и на фоне мемуаров 1990‐х годов, которые стремились спасти и сохранить следы жизни своей семьи и себя самих по-другому, а именно связать даже и неприметную жизнь рядового человека с сюжетами большой истории, не задумываясь при этом над работой памяти или мемориальной культуры.