Стелла Элиасберг вспоминала:

То были страшные дни, невозможно представить себе их ужас. На улицах охотились на детей, на женщин, на стариков, хватали их и швыряли на «повозки смерти».

До последнего дня Доктор тешил себя надеждой, что зверство немцев не коснется сирот; хотел, чтобы обучение и занятия шли в обычном режиме, дабы не беспокоить детей и не сеять панику. Верил, что начальник отдела продснабжения, безгранично преданный нам Авраам Гепнер, создаст в Доме сирот «шоп» (фабрику, работающую на немцев) и тем самым спасет жизнь детей. Он ошибся – открыть «шоп» никто не успел{478}.

Второго августа, в воскресенье, вывезли шесть тысяч двести семьдесят шесть человек. Третьего августа  – шесть тысяч четыреста пятьдесят восемь. Около трех тысяч человек пришли добровольно. Кто-то запомнил:

К нам зашел знакомый врач, доктор Шнайдерман. Сказал, что хочет попрощаться. Он решил идти на Умшлагплац вместе со своим десятилетним сыном. «Пан Доктор! Что вы делаете?!» – расплакалась мама. «Я больше не могу, воля ваша. У меня больше нет сил бороться». У него были деньги, документы, он был хорошо обеспечен. Но этого ежедневного напряжения он вынести не мог{479}.

Четвертого августа блокады подступили еще ближе. Рано утром, пользуясь тем, что дети спят, Корчак записывал:

Я полил цветы, бедные растения приюта, растения еврейского приюта. – Пересохшая земля задышала.

За моей работой наблюдал часовой. Раздражает ли его или умиляет мой мирный труд в шесть утра?

Стоит и смотрит. Широко расставил ноги.

Ни к чему старания вернуть Эстерку. – Я не был уверен, что будет в случае успеха – помогу ли я ей этим или наврежу, навлеку беду.

– Куда она пропала? – спрашивает кто-то.

– Может, не она, а мы пропали (что остаемся){480}.

Знал ли он, что в последний раз садится писать? Несколько десятков предложений, написанных в тот день, он разделил на десять коротеньких пронумерованных частей, будто строфы стихотворения. Из-за этого текст приобрел пафосный, прощальный оттенок. Но в нем речь идет и о будничных делах. «На Дзельную пока что тонна угля – к Рузе Абрамович». Значит, несмотря на все, он верил, что после лета придет зима и маленьким жителям приюта на Дзельной понадобится отопление. «Я написал в комиссариат, чтобы они отослали Адзя: недоразвитый и злостный нарушитель дисциплины. Мы не можем из-за какой-то его выходки подвергать дом опасности». И такие решения ему приходилось принимать: если им нужны дети, пусть забирают вредителя – может, эта жертва спасет остальных.

Подведение жизненных итогов:

Мое участие в японской войне. Поражение – разгром.