Не вызывает доверия у Д. И. Полывянного сообщение о пожаловании Воейко города Дмитрова «с путем», то есть с правом сбора пошлин. На его взгляд, «этот третий по значению центр Московского удела в XIV–XV вв. постоянно находился во владении великокняжеского дома». Но в данном случае речь не идет о пожаловании этого города в удел выходцу из Болгарии, а всего лишь о назначении последнего великокняжеским наместником. Подобные примеры хорошо известны. Так, когда в 1408 г. в Москву из Литвы выехал князь Свидригайло Ольгердович, «князь же велики Василеи Дмитреевич приять его с честью и дасть ему град Володимерь со всеми волостьми и с пошлинами и съ селы и съ хлебомъ, тако же и Переславль, по тому же и Юрьевъ Польскы и Волокъ Ламскы и Ржеву и половину Коломны».^[852] И хотя в данном случае литовский выходец получил стольный город великого княжения Владимирского, это не означало того, что он стал великим князем.

Гораздо труднее понять появление в семейной легенде Воейковых имени серпуховского князя Андрея Ивановича, скончавшегося задолго до описываемых событий. Но и это может получить вполне удовлетворительное объяснение. Как известно, обряд крещения предполагает наличие восприемников – лиц, которые ручаются перед Церковью за веру крещаемого. В случае надобности восприемники должны принять крестника под свое попечение и наставлять его в вере и благочестии. В просторечии они именуются крестным отцом и крестной матерью. Очевидно, в исходном документе, послужившем основой легенды, речь шла не о самом князе Андрее Ивановиче, а о его вдове Марии, матери князя Владимира Андреевича Серпуховского. В начале 1380-х гг. она была жива и скончалась лишь 5 декабря 1389 г.^[853] Поскольку Троицкий монастырь находился в Серпуховском уделе, понятно участие Сергия Радонежского в обряде крещения Воейко.

Таким образом, рассмотрение сведений о родоначальнике Воейковых дает нам возможность выяснить неизвестную до сих пор сторону болгаро-русских связей конца XIV в. Эмиграция болгарской знати, вызванная османским натиском, коснулась и русских земель. Часть выходцев из Болгарии перешла на русскую службу и со временем влилась в ряды московского боярства.^[854]

Родоначальник Воейковых не был единственным выходцем, появившимся на московской службе в эпоху Куликовской битвы. Достаточно заглянуть в родословцы, чтобы убедиться в том, что значительная часть позднейшего боярства XV–XVII вв. появилась в Москве именно в период княжения Дмитрия Донского. По наблюдениям академика С. Б. Веселовского, «в самой личности Дмитрия было что-то такое, что привлекало людей и способствовало росту и усилению служилого класса. Заслуживает… внимания то, что за время княжения Дмитрия неизвестно ни одного случая опалы и конфискации имущества, ни одного отъезда, за исключением отъезда И. В. Вельяминова, то есть явлений, которые мы можем иногда наблюдать в XV в. и очень часто в XVI в., особенно при Иване IV. В Москву стекаются выходцы, занимают иногда очень хорошее положение и все находят себе соответствующее место. Очевидно, что сам великий князь и верхушка его боярства умеют принимать пришельцев „с честью“ и ставить каждого на свое место. Создается впечатление, что пришельцы встречали на Москве устойчивую и четкую политику отношения великого князя к выходцам, которая их привлекала и отвечала их интересам». И далее исследователь приходит к важному выводу: «В самом деле, как время Екатерины Великой считают „золотым веком“ дворянства, так время Дмитрия Донского можно назвать „золотым веком“ боярства».^[855]