Такие замки можно нынче сравнительно недорого купить, потому что их бесконечно дорого и нерентабельно содержать даже очень богатым людям. По крайней мере, так мне объяснили Тарковские, рассказывая, что «Принципесса» хочет за весь замок «только 1,5 млн. долларов, так что дальше мы еще посмотрим»… Об этих дальнейших планах я расскажу ниже… А пока…
Они покупали крошечную часть этих владений, развалившийся маленький бывший чайный домик, окруженный садом с деревьями, примыкающим к публичному общественному парку.
Я впервые наблюдала, с каким новым увлечением рассматривали Тарковские свои будущие владения, мечтая о грандиозной грядущей реконструкции старых стен в новое фундаментальное сооружение. Одна картина сменяла другую — и мне помнится как деталь, что будущую каминную комнату предполагалось украсить огромной, размером в стену, уже готовой живописной работой моего мужа, посвященной Тарковскому.
Потом Тарковские вожделенно поглядывали и на весь замок, по залам которого, увешанного запыленными портретами предков, с разрешения Принципессы, нас водил местный ключник. Но Андрей тогда болезненно морщился: «Лариса, но где мы возьмем деньги?» И нервно подергивая плечами добавлял: «Я вас не понимаю». «Ничего, Андрюшенька, деньги будут», — убаюкивающим голосом утешала его Лариса…
В Сан-Григорио мне предстояло теперь побывать много-много раз…
А пока мы ехали с Арьеном в Канн, где Лариса сумела договориться через каких-то знакомых в Риме со священником русской православной церкви, отцом Игорем о ночлеге. Мы добрались туда только поздним вечером. Пришлось разбудить его, и, когда передо мной возник стройный, голубоглазый старик, отмеченный удивительным покоем какой-то другой эпохи, я рассыпалась в извинениях. Я впервые видела перед собою подлинного представителя первой русской эмиграции. Вот, наверное, настоящий сын какого-нибудь белогвардейца, выброшенного из России революцией 17-го года — судорожно мелькало у меня в голове. Какое благородство осанки! Казалось, что время откатилось в это мгновение куда-то вспять и сделало меня вдруг соучастницей какого-то поразительного спектакля…
Мои суетливые извинения показались мне почти неуместными или слишком многословными, когда отец Игорь ответил мне коротко, на странном русском грассирующем языке, исполненном особого достоинства: «Это не страшно. Тот, у кого чистая совесть, легко просыпается и легко засыпает». Странно, но я запомнила эту немудрящую фразу на всю свою жизнь — ах, как это было просто и правильно. На все времена.
Поселили нас с Арьеном довольно своеобразно. Внутри церковной ограды где-то в деревьях в углу сада ютился сарайчик, в котором лежало что-то похожее на старые кровати, раскладушки или топчаны, очевидно, для разного рода заезжих гостей, прихожан, из других мест. В мае,