На следующий день мы встречали Тарковских у входа в один из самых шикарных люксовых отелей «Карлтон», где им был забронирован номер, по жестким правилам фестиваля, на трое суток. Подвезли их туда с аэродрома на шикарном автомобиле, но сразу вдруг что-то не заладилось, и я с удивлением обнаружила, что и на Западе, оказывается, не всегда все работает с точностью часового механизма. Кто-то что-то перепутал, не доработал, а потому Тарковских вроде никто не встречал в гостинице и номера, забронированного на их имя, тоже не обнаруживалось. Они были вовсе обескуражены. А пока Арьен, владевший и французским, помогал Андрею выяснять недоразумение, я пыталась поднимать упавшее настроение Ларисы всякими рассказами, но достаточно безуспешно, как это запечатлелось на моих фотографиях.

Гостиничные проблемы, конечно, решились, а номер вполне компенсировал эти «проблемы» своим шиком. Но тут последовала новая совершенно неожиданная информация, поразившая нас следом за Тарковским, как удар молнии. Маэстро ничего не знал о том, что в конкурсе впервые дал согласие принять участие старейший классик французского кино, обожаемый Тарковским, Робер Брессон!

Андрей ахнул: «КАК??? Почему мне об этом ничего не сказали? Почему не предупредили? Они что же хотели меня подставить?». Смятение или точнее паническое состояние Тарковского с момента получения этой информации трудно преувеличить.

Он правильно расценивал сложившуюся ситуацию. Брессон, как реликт французской культуры, никогда ни с кем не соревновавшийся, в юбилейный год своего 75-летия, наверное, не просто так приехал в Канны, а за венценосной короной? Дальнейшие сведения точно подтвердили наши догадки. В прессе Брессон уже заявлял, что приехал сюда за Гран-при! Брессон!!!???

Как ужасно все складывалось для Тарковского. Именно обожаемый им Брессон, чьим кинематографом он не уставал восторгаться, прямо-таки воздвигая его на недосягаемый пьедестал. С особым значением вспоминался теперь рассказ Тарковского, поведанный мне еще в Москве после его поездки в Париж. Он так гордился тогда тем специальным вниманием, которым одарил его в Париже Брессон: «А ведь живет он так уединенно и, понимаешь, мало кого к себе вообще допускает». С упоением пересказывал известные «чудачества» Брессона, как бесконечно долго и придирчиво выбирает он зал для просмотров своего фильма с соответствующими возможностями не только изображения, но и звука. Как изощренно мучит актеров. И вот теперь судьба свела их в единоборстве. Это было жестоко. И символично.

С этого момента, честно говоря, было ясно, что ситуация Тарковского резко изменилась. Гран-при, конечно, уже записан за Брессоном. Это было логично. Французский классик во Франции заслужил его в полной мере всеми своими фильмами, своим местом в истории кино.