А на следующий день был как раз назначен просмотр фильма Брессона. Теперь, перетасовывая горячечные мысли, Тарковский сообщил нам свое резюме: «Я посмотрю его картину объективным взглядом и, если это очередной шедевр, то так тому и быть. А если мне фильм не понравится, то я буду защищаться», то есть, видимо, предпринимать не очень ясные для меня шаги без излишних сантиментов.

Нам всем фильм не очень понравился, и мы немножко успокоились.

На следующий день «Ностальгию», как полагается, до конкурсного просмотра показали журналистам. В том же зале Андрей давал пресс-конференцию, по-моему просто блестящую. Все было здорово, но я не записывала ее, полагая, что она и без меня разлетится по всему свету в сотнях публикаций газетчиков и журналистов.

Тем не менее, я сделала для себя несколько заметок, характеризующих тот барьер непонимания, который по каким-то вопросам разделял Тарковского с его западной аудиторией. В частности на фоне все более активизирующегося феминизма возникло недоумение, как мог себе позволить Горчаков «дать пощечину своей переводчице?» Для «свободных» европейцев это было, как минимум не «политкорректно». Тарковский просил не отождествлять автора с его героем, который не полностью и не до конца выражает его собственные идеи (я бы добавила — привычки, вполне его выражающие — О. С.). Тем более, как уточнил Маэстро, героиня получает не пощечину, а «шлепок по заднице», что, с его точки зрения, не одно и то же. А затем он вышел к обобщению, что «привык все-таки в женщине уважать женщину. Но хотя женщина и мужчина, очевидно, равны, но их функции в этой жизни различны. А если мы об этом забываем, то грубо попираем один из основных законов природы». Эта точка зрения абсолютно не вписывалась в общественные настроения «свободных» женщин Запада, так что Тарковский получил укор в старомодности и архаичности. Он ответил, что в этом случае возникает вопрос «не моей архаичности, а вечных, то есть неизменных сущностей бытия».

Тарковского, с одной стороны, всегда раздражали обычные замечания зрителей о кочующей символике в его картинах, на которые он неизменно возражал: «Но я не вижу никакой связи между атмосферой гостиницы в „Ностальгии“ и Зоной в „Сталкере“». И тут же добавил: «Может быть, здесь присутствует некая, впрочем, вполне естественная общность стиля, но, в конце концов, все режиссеры снимают всю жизнь один и тот же фильм».

Тарковский счел очень поверхностным ставить его в один ряд с «Феллини и Бергманом, потому что в фильмах этих режиссеров есть мистическая глубина, но отсутствует Бог. Ваше ошибочное наблюдение скорее определяет особенности вашего восприятия моих картин, но не касаются, с моей точки зрения, их существа. В таком контексте я предостерегаю вас против стереотипов мышления. Но свои фильмы я не люблю объяснять, потому что я говорю образами, а журналист словами. Так что не вынуждайте меня быть критиком, а не создателем своих картин. Я художник».