Я спросил Алексея Михайловича, какое самое первое впечатление о Бродском возникло у него. Он, не задумываясь, ответил: «я рад, что видел Бродского счастливым». И это, несмотря на незнакомую компанию соотечественников. «Просто, – сказал Букалов, – он чувствовал, что находится в дружеской и дружелюбной компании, где не надо ждать подвоха, а можно просто отдохнуть душой».

В 1981 году Бродский становится на четыре месяца стипендиатом Американской Академии в Риме. Соломону Волкову он рассказывал об этом так: «У меня был двухэтажный флигель на отшибе, с огромным садом. Панорама оттуда открывалась совершенно замечательная: справа – Рим дохристианский, языческий, то есть Колизей и прочее. Слева – христианский: Св. Петр, все эти купола. А в центре – Пантеон».

Буквально в двух шагах от этого флигелька – старый бар «Джаниколо», где он частенько завтракал, а иногда и обедал. Его знали в баре и уже признавали за своего, да и он знал и хозяев, и постоянных посетителей. Теперь этот бар называют просто «баром Бродского». Отсюда действительно открывается весьма величественная панорама Вечного города, описанная Бродским в его римских стихах: «… Предо мною – / не купола, не черепица / со Св. Отцами: / то – мир вскормившая волчица/спит вверх сосцами!».

Именно эти строки и стучали в моей голове, когда мы с Букаловым словно зачарованные глядели на город с высоты Джаниколо. Алексей Михайлович рассказывал, что именно здесь Бродский познакомился с историком и писательницей Бенедеттой Кравери, ставшей его Вергилием в Риме. Он писал о своем гиде: «Она – одно из самых лучших моих человеческих приобретений в жизни». Кравери удалось влюбить его в Рим, привить ему опыт неторопливого освоения этого колоссального людского богатства. Много позже он признавался: «На каждый собор, на каждую фреску смотришь довольно долго и пытаешься понять: что же тут произошло, что вызвало к жизни это чудо? Подобные чувства у меня особенно сильны в Италии, поскольку это колыбель нашей цивилизации. Все прочее – вариации, причем не всегда удачные».

За чашечкой маккьято в «баре Бродского» я узнаю от Бука-лова, что поэту показался чрезвычайно привлекательным опыт Американской Академии, дававшей кров и стол художникам, поэтам и писателям разных стран. У Бродского постепенно вызрела идея создания в Риме Российской Академии.

Уже будучи лауреатом Нобелевской премии, он встречается с мэром Рима и обсуждает с ним эту идею. Идея принимается, и Бродский счастлив. К сожалению, ему оставалось жить совсем немного. Идея Российской Академии так и осталась идеей. Но зато в Рим приезжают молодые российские литераторы на стипендии имени Иосифа Бродского. И то хорошо.