А в Москве Мур поведет Цветаеву на “Большой вальс”: “Я этот фильм уже видел, но матери скучно идти одной, а я хочу, чтоб она этот отличный фильм увидала…”⁷⁸¹ Красивый музыкальный “Большой вальс” имел в Москве огромный успех, шел довольно долго в крупнейших кинотеатрах, страна смотрела его и до, и после войны (в предвоенном прокате фильм собрал более 25 миллионов зрителей). Одноклассницы Мура смотрели “Большой вальс” по восемь-десять раз. Это при том, что картину даже не дублировали: русский перевод давали строкой внизу кадра. Но люди шли не ради текста. Они слушали “Сказки венского леса”, любовались на шикарную блондинку Милицу Корьюс в роли певицы Карлы Доннер, на очаровательную Луизу Райнер в роли Польди, жены Иоганна Штрауса-младшего, мечтали о красивой жизни – и чем дальше от этой красивой жизни были, тем больше ее желали, тем больше о ней мечтали.

Мур смотрел “Большой вальс” в сравнительно благополучной Москве. А где-то через полгода в заполярной Игарке его ровесник (всего на восемь месяцев старше) Виктор Астафьев найдет около киноафиши оброненный кем-то рубль, купит в кассе билет на последний сеанс и “почти весь фильм” будет уливаться “слезами от умиления”.

ИЗ РАССКАЗА (А СКОРЕЕ, ЭССЕ) ВИКТОРА АСТАФЬЕВА “СЧАСТЬЕ”: Люди на фильме “Большой вальс” плакали о другой жизни, которая, пусть и в кино, всё же была. <…> И на войне, да и после войны, бывало, как только зайдет разговор о кино, так непременно кто-нибудь, чаще всего из парней, мягчая взглядом и лицом, спросит: “А ты помнишь?” – и если забыл название, умеет, не умеет петь, имеет, не имеет голос, непременно напоет: “Нарай-нарай, нарай-пам-пам…” – “Сказки венского леса”, Карла Доннер в широкополой шляпе и великолепный Шани, Иоганн Штраус, лес, озаренный утренним солнцем, полный пения птиц, кибитка, музыкально постукивающая колесами, чудаковатый и добрый извозчик, зарождение мелодии, полной любви и утреннего света, вальс, вырвавшийся из двух сердец: “Гро-ос воле. Дас ис воле”.782

ИЗ РАССКАЗА (А СКОРЕЕ, ЭССЕ) ВИКТОРА АСТАФЬЕВА “СЧАСТЬЕ”:

Люди на фильме “Большой вальс” плакали о другой жизни, которая, пусть и в кино, всё же была. <…> И на войне, да и после войны, бывало, как только зайдет разговор о кино, так непременно кто-нибудь, чаще всего из парней, мягчая взглядом и лицом, спросит: “А ты помнишь?” – и если забыл название, умеет, не умеет петь, имеет, не имеет голос, непременно напоет: “Нарай-нарай, нарай-пам-пам…” – “Сказки венского леса”, Карла Доннер в широкополой шляпе и великолепный Шани, Иоганн Штраус, лес, озаренный утренним солнцем, полный пения птиц, кибитка, музыкально постукивающая колесами, чудаковатый и добрый извозчик, зарождение мелодии, полной любви и утреннего света, вальс, вырвавшийся из двух сердец: “Гро-ос воле. Дас ис воле”.⁷⁸²