Наконец, наступил ясный день; мы поплыли вниз по Днепру в большой лодке, в которую сели Клейнмихель, Фабр, я, Серебряков, Осинский, [подполковник] Иванов и производитель работ этого участка, по которому мы плыли; другая лодка следовала за нами. Опасаясь, что Клейнмихель не захочет плыть водой до последнего порога, на левом берегу Днепра были расставлены экипажи, в которые мог бы сесть Клейнмихель и все его сопровождавшие; экипажи были расставлены в трех местах, так как нельзя было предугадать места, где Клейнмихель вздумает выйти на берег. Экипажи были выпрошены у соседних помещиков и вместе с лошадьми ожидали Клейнмихеля все то время, которое он оставался в Екатеринославе. Подходя к первому каналу (Старокайдацкому), Клейнмихель спросил Фабра:

– Который час?

Фабр был до того скуп, что не носил карманных часов, но несмотря на это, начал шарить рукой в жилетных карманах в ожидании, что кто-либо другой ответит за него. Так и случилось, но Клейнмихель все же спросил Фабра:

– А как по вашим часам?

Тогда последний должен был сознаться, что у него нет часов; Клейнмихель ему на это сказал полунасмешливым, полупрезрительным тоном:

– А еще губернатор, а еще губернатор![84]

Погода для нашего плавания была великолепная; поверхность воды {в Днепре тихая как зеркало}; но при подходе к порогам и в такую погоду дует ветер, и поверхность воды делается волнистой, что еще более чувствуется в самых порогах и в устроенных для их обхода каналах. Заметна была перемена в лице Клейнмихеля при ходе по каналу. Я говорил выше, что каналы в обход Сурского и следующего за ним Лаханского порогов устроены так, что барка, прошедшая по первому, не может попасть во второй, а так как Сурский порог незначителен, то мы плыли по его фарватеру, а затем по каналам, устроенным в обход Лаханского, Звонецкого и Тягинского порогов. Проход по фарватеру Сурского порога еще более взволновал Клейнмихеля; он потребовал указания на чертеже порожистой части Днепра причин невозможности плыть по Сурскому каналу и потом взойти в Лаханский. Недовольный, он надорвал поданный ему чертеж и бросил в воду, чему подверглись и все другие чертежи порогов. Подъезжая к Ненасытецкому порогу, он потребовал, чтобы ему показали план его, и на ответ Серебрякова, что нет более планов, он сказал последнему:

– Хоть роди, а чтобы чертеж был.

Серебряков, сидевший на лодке возле Клейнмихеля, вскоре после этого удалился от него и сел на скамью ниже других, плывших с нами. Тогда Клейнмихель сказал ему:

– С чего ты взял там усесться; садись на прежнее место.