В первую же зиму после открытия речного водоснабжения в Замоскворечной части города, в бытность мою в Петербурге, вода в его трубах замерзла, хотя они были положены на глубине не менее 7 футов под поверхностью мостовой, чего никогда не случалось на Мытищинском водопроводе. Это замерзание я приписывал не только тому, что поднимаемая зимой вода из реки холоднее ключевой, но и химическому ее составу. Действительно, налив два чана воды мытищинской и москворецкой при одинаковой температуре и поставив их рядом, последняя гораздо скорее замерзает зимой, а летом портится. Замерзание воды в трубах Замоскворецкого водопровода было причиной его остановки в феврале 1854 г.; по наступлении же весны вода в реке сделалась столь грязной, что необходимо было остановить Бабьегородское водоснабжение. Жители Москвы, – привыкнув в продолжение почти четверти столетия к тому, что Мытищинский водопровод действует безостановочно круглый год, сильно роптали на эти остановки, и только поддержка Закревского, который понимал, что не я причиной этих остановок, избавляла меня от больших неприятностей. С наступлением весны 1854 г. были отысканы чугунные трубы, в которых замерзала вода; они были открыты, но лед в них не растаивал до июня месяца, так что пришлось разбивать трубы и вытаскивать образовавшиеся в них льдины. По очищении воды в р. Москве, было снова пущено в ход бабьегородское водоснабжение, а по мере очищения труб Замоскворецкого водопровода от образовавшихся в нем льдин, было открываемо и водоснабжение Замоскворечной части города. Трубы, служащие для спуска излишней воды из разборных водоемов на этом водопроводе, также замерзали; {до их оттаивания} излишняя вода была выпускаема по поверхности площадей и улиц, что производило большой ропот между обывателями. Эти остановки весной, по причине нечистой воды в р. Москве, на обоих речных водопроводах и сверх того от замерзания труб на Замоскворецком водопроводе, – повторялись ежедневно во все время, пока в них поднималась речная вода, и я не буду более упоминать об этих ежегодных крайне неприятных для меня остановках.

В Петербурге в 1854 г. я посещал Клейнмихеля и других моих знакомых, {о которых я уже говорил выше}, а также Е. М. Гурбандт, поселившуюся в маленькой комнате, нанятой ею на Петербургской стороне. От нее узнал я, что останавливавшаяся у нее в начале 1854 г. тетка моя княжна H. А. [Надежда Андреевна] Волконская{524}, посвятившая всю жизнь свою молитве и улучшению положения своего племянника, моего двоюродного брата H. A. [Николая Александровича] Замятнина{525}, приезжавшая с книгой для сбора на церковь в принадлежащем последнему селе, вышла замуж за какого-то ничего не имеющего грека, очень невзрачного и плохо одетого, по фамилии Сосанопулос. Она, как узнал я впоследствии, познакомилась с ним в 1847 г., в Константинополе, в проезд со своей старшей сестрою княжной Татьяной в Иерусалим; он был кавосом и им прислуживал. Тогда он сделал моей тетке предложение, несмотря на то, что ей было уже 50 лет; она отложила свое согласие на 6 лет, с тем, что если он и по прошествии этого времени не переменит своего намерения, то может приехать в Россию, и она с ним обвенчается. Она умеет говорить только по-русски, а теперешний муж ее тогда не знал ни одного русского слова; не понимаю, на каком языке они объяснялись и как могли произойти столь странные предложение и согласие. Для всей нашей родни, и в особенности для H. А. Замятнина, это замужество тетки было очень неприятно; она впоследствии много терпела от своего мужа; он, завладев доходом с ее небольшого имения, не давал ей ни копейки, бранил и даже, как говорят, бил ее.