Манифест об улучшении быта крестьян разрешил все недоумения; почти все помещики были против освобождения крестьян с наделом земли; многие хотели сохранить полицейскую власть над крестьянами, т. е., сохранить крепостное состояние в другом виде. {Я не буду упоминать всего, что говорилось, писалось и делалось в это время по означенному предмету; конечно, об этом интересном во всех отношениях времени останется очень много записок.} В разговорной комнате Английского клуба отражались мнения всей Москвы; так называемые ее президент Головкин и вице-президент Лонгинов (M. Н.) [Михаил Николаевич] приняли сторону большинства и постоянно осуждали меры правительства. Между тем, сначала в Нижегородской губернии, где в это время производились дворянские выборы, и потом в Московской и других губерниях составлялись адресы к Государю, в которых изъявлялись по обыкновению всеподданнейшие чувства и отзывались на вышеупомянутый манифест желанием дворянства {каждой из этих губерний} улучшить {в них} быт крестьян. Эти адресы писались большей частью потому, что после издания манифеста в ноябре 1857 г. нельзя было не писать их, а частью и потому, что дворянство надеялось, выказав готовность исполнить волю Государя, потерять при этом перевороте сколь возможно менее своих имущественных и политических прав. Толкам об этом важном деле, так близком каждому из помещиков, не было конца; периодические органы печати были наполнены статьями по означенному предмету; образовались новые органы в защиту прав дворянства, старавшиеся о том, чтобы оно их потеряло как можно менее. Одним из замечательнейших органов этого направления был журнал, издававшийся в Москве Желтухиным{608}, человеком весьма хорошим, который впоследствии имел большое влияние на бывшего председательствующим в Государственном Совете и председателем Комитета министров князя П. П. Гагарина.

Но все эти толки и оппозиционные журналы ни к чему не привели; правительство продолжало начатое им дело, не обращая на них внимания, и упомянутые журналы вскоре прекратились, более по недостатку сотрудников, чем вследствие цензурной строгости. Одним из самых ярых сотрудников желтухинского журнала был мой свояк граф H. С. [Николай Сергеевич] Толстой, который не мог себе представить Россию без крепостного состояния и без телесного наказания. Он писал по этим предметам очень плодовитые статьи, которые до напечатания носил в своем кармане и читал всем, кого мог поймать, по нескольку раз в день. Статьи эти были резки и наполнены самыми чудовищными мыслями; цинизм в выражениях этих мыслей часто доходил донельзя. При этом надо заметить, что Толстой диктовал свои сочинения, почти совершенно отучившись писать собственноручно. Толстой читал свои статьи очень громко и с особой интонацией. Все это забавляло многих и в том числе {вышеупомянутых} Головкина и Лонгинова, которые хотя и любили Толстого и разделяли многие из его мыслей, но и очень любили над ним посмеяться, чему много способствовала совершенная глухота Толстого.