С точки зрения Виллани, главное место у Делёза занимает не эта игра оппозиций, а тело, и именно тело интересует его у художников: «Действие и реакция предшествуют знанию. Нужно, чтобы эстетика репрезентации уступила место эстетике активного субъекта»[1897], поскольку вся его философия тяготела к телу как еще не исследованной силе, как его когда-то понимал Спиноза.

Складки имманентности

Складки имманентности

Под конец своей преподавательской деятельности в университете Париж-VIII Делёз находит концепт, созвучный всем его философским разработкам, концепт складки. Это понятие возникает в результате длительного путешествия по мысли Лейбница, которым Делёз занимался часть учебного 1979–1980 года, но больше всего в последний год своего преподавания, в 1986–1987 году. Опубликовав в 1988 году книгу о нем[1898], Делёз как бы снова вернулся к своим первым монографиям, к искусству портрета, которым был отмечен первый период его творчества. Делёз возвращается к автору, которого он извлекает на свет, чтобы сделать одним из своих современников, и в то же время хочет воссоздать Лейбница как философа барокко, решающего проблемы своего времени.

Главным вопросом, самым драматическим образом открывшим новый период, эпоху современности в самый разгар XVII века, стал вопрос о разрушении самого здания теологии. Основанная на закрытой и моноцентричной системе, она пострадала от огромной бреши, проломленной Коперником и Галилеем, и, соответственно, столкнулась с бесконечностью. Как мыслить эту бесконечность? Вот с какой задачей имели дело философы XVII века. Лейбниц – философ, попытавшийся ответить на эту проблему двумя способами: эстетическим, доводя характерные для барокко операции до бесконечности, и эпистемологическим, включив событие и предикат в монаду как единство, замкнутое в самом себе и в то же время содержащее весь мир в его целостности, несмотря на отсутствие «окна наружу».

Мир оказывается сложенным (plié) в каждой душе, но всякий раз в разных конфигурациях. Как обычно, Делёз дистанцируется от ряда стереотипов или господствующих интерпретаций. Лейбниц порой представляется этаким блаженным оптимистом, утверждающим, что мир основан на предустановленной гармонии. Делёз же, напротив, показывает, что его идея зиждется на концепции проклятия, согласно которой «именно на спинах проклятых является лучший из возможных миров»[1899].

Когда не только рушится теология, но и истощается сам оптимистический разум эпохи Просвещения, Лейбниц помогает Делёзу отреагировать на столь же неотложный по своей теллурической силе вызов. Поэтому современные попытки спасти хоть что-то и строить на новых основаниях делают нас «ближе к Лейбницу, чем к Вольтеру»[1900]. Кроме того, иная метафизика, которую разрабатывает Делёз, метафизика, преодолевающая разрыв между субъектом и миром, наводящая мосты между живым существом и космосом, потому что повсюду в мире есть складки, хорошо согласуется именно с тематикой Лебница: «Чтобы субъект существовал для мира, нужно вложить мир в субъект. Вот эта-то скрученность и образует складку между миром и душой»[1901]. Такую складку можно разглядеть как в складках древнейших гор, например в герцинской складчатости, так и в потоках, в растениях и живых организмах – как в человеке, так и в животных.