Именно в этом и заключается парадокс культа личности Брежнева. Уникальность этого культа проявлялась в том, что он был создан вокруг обычного человека. Политбюро почитало генсека за то, что он как отдельное лицо воплощал коллективное руководство, а средства массовой информации превозносили за то, что он был образцом советского человека. Правда, его товарищи присвоили ему звание маршала и наградили высшими военными орденами, но восхваляли его за свойственное этому человеку чувство товарищества, за то, что он вытаскивал солдат из воды и взял на плечо пулемет. Правда, советский лидер получил Ленинскую премию по литературе, но за простую прозу, характеризовавшую его как любого другого. Правда, он удостоился Ленинской премии мира, но чествовали Брежнева за то, что после войны он заботился о восстановлении страны и обеспечении населения продовольствием. Идеальный образ Генерального секретаря, рисовавшийся с 1973 г., соответствовал, скорее, американской модели, согласно которой каждый ребенок может стать президентом.
К сожалению, нет свидетельств того, что было «большим взрывом», положившим начало культу личности Брежнева, кого первым посетила мысль присудить Брежневу Ленинскую премию мира и тем самым впервые на пленуме ЦК в апреле 1973 г. подчеркнуть «личный вклад» генсека в сохранение мира во всем мире. Было бы интересно узнать, делал ли Брежнев намеки в этом направлении, выражал ли желания, или его окружение само пришло к мысли о том, чтобы соответствующим образом восславить своего шефа. Но в конечном счете авторство не столь уж значимо, так как культ личности внутри Центрального комитета представлял собой «па-де-де»: согласованное взаимодействие, в ходе которого доминировала то одна, то другая сторона. Вероятно, не было и «мастер-плана» для развития этого культа; действовал, скорее, механизм, имманентный системе. Однажды приведенный в действие, он более не мог быть остановлен.
В начале, несомненно, имел место замысел обезопасить миролюбивый курс Брежнева от еще остававшихся критиков. Поэтому Премия мира была своего рода «знаком “стоп”» для всех тех, кто хотел повернуть вспять процессы сближения с Западом, и чем-то вроде охранной грамоты для Брежнева, позволявшей ему в сомнительном случае в одиночку продолжать свой западный курс. Следовательно, речь идет о взаимной перестраховке: инициаторы присуждения премии принуждали всех членов ЦК волей-неволей «склониться» перед Брежневым и уверить его в своей преданности. В результате этого Брежнев получил новый символический капитал, усиливший его руководящую позицию. Культ личности был в этой форме актом как смиренного подчинения виновника торжества, так и предоставления ему полномочия потребовать этого подчинения от Политбюро и ЦК. Следовательно, культ личности привносил в правящую верхушку дополнительную стабильность, но можно сказать и так: он цементировал сценарий власти покровителя и заботящегося и заставил его окончательно закостенеть. В то время как Брежнев таким способом подготовил двойную почву для своей деятельности в Политбюро, он становился уязвим для иронии народа и оказывался в «кризисе ножниц» совершенно нового типа: чем старше и чем менее способным действовать становился Генеральный секретарь, тем больше орденов, отличий и славы присуждала ему партия. И тем более пустое и смешное впечатление производила эта инсценировка.