Андропов подготовил себе преемника – М. С. Горбачева, но с ним произошло то же, что за 15 месяцев до этого с Черненко, который был отодвинут на второй план Андроповым, теперь же ему удалось перехитрить протеже Андропова. В своей речи по случаю вступления в должность 13 февраля 1984 г. Черненко предостерегал от слишком большого рвения в проведении реформ, психологического давления, диктуемого необходимостью показывать хорошие результаты и мер по наведению дисциплины и обещал возвращение к «стабильности в кадрах», как при Брежневе. Несколькими месяцами позже он больше не мог бегло читать на публичных выступлениях подготовленный для него текст речи. Чтобы продемонстрировать миру, что Константин Черненко здоров и бодр, рядом с его больничной палатой установили казавшийся настоящим избирательный участок. 24 февраля 1985 г. подняли смертельно больного с постели, одели, чтобы он сам себя смог избрать в депутаты Верховного Совета РСФСР. 14 дней спустя Черненко не стало.

На Западе говорили о «марксизме-маразмизме». В СССР народ шутил по поводу «пятилетки пышных похорон». Горбачев, избранный 11 марта 1985 г. новым Генеральным секретарем, был первым в этой должности, кто не принадлежал поколению Брежнева, не работал инженером, не пережил в сознательном возрасте террор 1930-х и не участвовал в войне. Самое же главное, что он был первым Генеральным секретарем, который ощущал консенсусную политику – после сталинского террора и структурных преобразований времен Хрущева – не как благо, а как проклятие и невыносимое состояние. Вместо консенсуса он хотел разнообразия мнений, вместо одобряющих кивков – конкуренции идей, вместо клиентельной экономики – содействия лучшим. Андропов и Черненко лишь с минимальными изменениями переняли сценарий власти Брежнева, основанный на доверии и попечительстве, Горбачев же, провозгласив «перестройку и гласность», избрал новый лейтмотив для своей власти и тем самым совершенно по-новому интерпретировал наследие Ленина.

Как успех, так и трагедия Брежнева заключались в том, что он с помощью своего девиза «Каждый должен спокойно жить и работать» нашел путь, который умиротворял травмированное общество, но при этом привел политическую систему (но не общество!) к окостенению. Другими словами, страх, порожденный 30 годами террора, был столь всеобъемлющим, что политическая связь с ним вела к параличу Центрального комитета и Политбюро. Брежневу не удалось утвердить политическую культуру, в соответствии с которой смена руководителя представляла бы собой обычные действия, а не угрозу его существованию. Но для этого слишком велика была не только травма, пережитая вследствие сталинского террора и унижений при Хрущеве. Принципиальное функционирование советского господства в рамках отношений между патронатом и клиентелой также препятствовало «объективной» оценке реформ и новшеств в соответствии с их полезностью, а не принадлежностью к клану. Но эти личные связи казались в пору доносительства и демонтажа прежних политических структур единственным гарантом по крайней мере хотя бы какой-то безопасности, будучи тем самым и следствием безумия чисток и перемещений. Таким образом, «днепропетровская мафия» являлась и прямым следствием сталинского террора, и возникла как «структура выживания». Объединения лиц определяли мышление, восприятие визави и оценку политических концепций.