В сказе «сливаются две струи, народнопоэтическая, фольклорная и событийная, реальная, которая становится главной, доминирующей в сказовой форме» [16, 187], – уточняет Н. Федь. То есть особая психологическая напряженность сказовых форм заключена, помимо первоначальной установки на воспроизведение другого человеческого сознания, а стало быть, и психологии, в соединении – на уровне стиля, структуры повествования – двух пластов: событийного, уже совершившегося в прошлом, и психологического, определяющегося при переживании, при осознании совершенного субъектом сказа. Эта «разорванность» синтезируется в общей структуре повествования, в композиционной его организации и – самое главное – в тех особых микроструктурах сказа, которые дают представление о взаимосвязи авторского сознания и сознания персонажа, субъекта сказа.

«Чужая речь» как основная стихия повествования вводила в художественное произведение другое мышление с его индивидуальными законами психологического, интеллектуального и всякого иного подхода к жизни. Таким образом, понимая сказ как привнесение в произведение «другого» мира, чужой психологии, мы неизбежно всякое отношение к жизни или человеку, выявленное в сказе, воспринимаем как психологическое, объясняем закономерностями человеческой психологии, внутреннего мира человека.

Интонация, ритмика, самые речевые формы, многие поговорки и пословицы, присутствующие в сказе, создают особый колорит повествования, который в полной мере определяется близостью авторского сознания к сознанию рассказчика. Субъект сказа воспроизводит события, уже произошедшие с ним. И та степень внутренне-психологического приближения, которая возникает при повторном, словесном воссоздании жестоких и бескомпромиссных коллизий текстов Шолохова, свидетельствует об уровне сознания осмысляющего себя человека, то есть об уровне самосознания. Сказовые формы подчас начинают доминировать в общем плане повествования, как это происходит во второй книге «Поднятой целины», где монологи-сказы деда Щукаря являются во многом формообразующими, влияющими на композицию глав, характеризуют других героев романа. Но во всех произведениях Шолохова мы отчетливо видим проявление самого эстетического принципа, когда миметические доминанты одного типа воспроизведения бытия (фольклорного) переносятся, передаются другому, развитому типу литературного повествования.

Этот способ воссоздания психологии основных героев «Донских рассказов» посредством фиксации художественного внимания на одной какой-то психологической реакции, не выстраивая более сложную картину корреляции этой реакции с другими обстоятельствами жизни героя, не прописывая детально характер персонажа, во многом напоминает «сокращенные», но выразительные способы описания человека, характерные для фольклора и для древнерусской литературы.