Все чувствовали, что этот день должен быть каким-то особенным, исключительным… И действительно, воспоминания об этом дне еще и теперь вызывают в моей душе трепетное волнение и смутное представление о чем-то высшем, неземном… Но нужно рассказать все по порядку…

Для того чтобы хоть как-нибудь скрасить угрюмую и тягостную обстановку окопной жизни и чем-нибудь выделить наступающий великий праздник, я решил устроить небольшую иллюминацию и пригласить всех офицеров нашего батальона в мой погреб разговеться. Эта мысль мне понравилась, тем более что ее можно было осуществить благодаря близости Тарнова. Я поручил Францу купить в Тарнове цветной бумаги, картона, маленьких свечей и тому подобной разной мелочи, а также закусок и вина. Когда все это было принесено, я с прапорщиком Муратовым и с помощью своих вестовых принялся вырезать и клеить фонарики, которые хотел развесить в каждом взводе. Кроме того, я надумал сделать огромный крест и, увесив его фонариками, зажечь их в ночь перед Пасхой.

Помимо всего этого я приказал вычистить и вымести окопы, а дно выложить кирпичом, дабы они приняли более или менее праздничный вид. Работа кипела, так как была уже страстная неделя. Немцам показалось подозрительным это оживление в наших окопах, они приписали его укреплению позиции и потому нередко открывали артиллерийский огонь по нашим окопам, который, впрочем, не причинял нам вреда.

Наступила Великая суббота. Все было готово для встречи Светлого праздника. В окопах были развешены разноцветные фонарики, которые оставалось только зажечь. Огромный деревянный крест лежал теперь на земле вблизи от моего погреба. Вечером, увешенный зажженными фонариками, он должен был быть поднят. В моем погребе был уже накрыт пасхальный стол, уставленный всякого рода лакомствами, закусками и винами.

С наступлением сумерек стали собираться офицеры нашего батальона. Пришел прапорщик Ковальский, за ним командир 1-й роты штабс-капитан Ласточкин, потом пришли прапорщик Древесников и, наконец, капитан Шмелев вместе с веселым и подвижным начальником пулеметной команды прапорщиком Тарасовым. Все были в отличном расположении духа, приветливо улыбались и, здороваясь со мною, дружески жали мне как хозяину «дома» руку, точно это была не передовая линия и не погреб, а моя гостиная в нашем милом городе Житомире. Погода была тихая и теплая. На потемневшем мутно-синеватом небе зажглись первые звездочки, и только на западе за Радловом небо было светлее и отливало бледнооранжевым заревом заката.

И в природе, и на передовой линии наступила торжественная тишина, не нарушаемая ни единым, даже отдаленным ружейным выстрелом, точно усталые, обагренные кровью бойцы благоговейно прислушивались к звукам дивного гимна, воспеваемого несметным небесным воинством: «Слава в вышних Богу! И на земли мир в человецех благоволение…» Ведь в эту ночь все христианские народы встречали праздник Святой Пасхи, и потому каждый выстрел должен был звучать теперь как вызов Божеству, как оскорбление Божественному Страдальцу, распятому за грехи мира…