Сделав необходимые закупки, я поехал по главной улице, думая уже отправиться обратно в Повензов, как вдруг внимание мое привлек низко кружившийся над Тарновом и что-то сбрасывавший германский аэроплан. Редкая штатская публика и военные останавливались и с любопытством смотрели вверх. Наши две зенитные батареи открыли по аэроплану беглый огонь. Облачка шрапнелей окутывали со всех сторон аэроплан, но он, то нырнув вниз, то забрав вверх, увертывался от преследования шрапнелей, продолжая сбрасывать что-то белое. Одна такая белая «птица» падала недалеко от того места, где я находился.

Это был приделанный к короткой палке конусообразный белый флажок. Флажок медленно опускался на землю, треплясь своим верхним, острым концом. Когда флажок упал на улицу, несколько солдат подскочили к нему и принялись рассматривать, вертя его в руках.

– Ну-ка, покажите, братцы, что это за штука! – проговорил я, подъезжая к солдатам.

Солдаты вытянулись в струнку и взяли под козырек. Один из них подал мне эту своеобразную письменную корреспонденцию.

– Спасибо, братцы. Вот тебе рубль на табачок, – проговорил я и шагом поехал дальше.

– Покорнейше благодарим, ваше благородие! – послышалось мне вслед. Я с любопытством развернул флажок, на котором по-немецки было что-то напечатано. Пробежав глазами надпись, я рассмеялся: немцы объявляли жителям Тарнова, что в это воскресенье на площади против ратуши будет играть германская полковая музыка. Все приглашаются на музыку.

«Экая нахальная самонадеянность, – подумал я. – Сегодня что же это у нас, четверг?.. А в воскресенье они уже думают быть в Тарнове!» Это звучало какой-то злой шуткой… Однако известно ведь, что немцы не любят бросать слова на ветер, и эта прокламация только лишний раз подтвердила, что немцы действительно готовятся по всему фронту к генеральному наступлению. Мною овладело беспокойство, и я пришпорил Каштана. Менее чем в полчаса я уже был в Повензове.

Подъехав к чистенькому белому домику, где помещался штаб нашего полка, я соскочил с Каштана и, привязав его к забору, сам вошел в середину.

Командир полка полковник Байвид с золотым пенсне на носу сидел над картой, пощипывая свою маленькую русую бородку. Адъютант поручик Сорокин и его помощник прапорщик Колчанинов сидели за другим столом и что-то писали. Увидев меня, полковник Байвид приветливо протянул мне руку и пригласил сесть. Я поздоровался с остальными и, сев из почтительности на некотором расстоянии от командира полка, доложил ему и всем, что произошло только что в Тарнове, и в заключение подал ему германскую прокламацию. Поручик Сорокин и прапорщик Колчанинов тоже подошли и начали ее рассматривать. Полковник Байвид, прочтя надпись, добродушно расхохотался.