Вскоре мы обогнали печальный обоз, оставив его на произвол судьбы. Чем больше мы углублялись в Польшу, тем чаще встречались нам обозы беженцев. Первоначально вид их вызывал в нас сочувствие, но, в конце концов, мы к этому привыкли и перестали обращать на них внимание.

Было уже начало июля. Отступление наше почти безостановочно продолжалось. В описываемый день наш батальон шел в арьергарде, а моя рота была в задней заставе. Около полудня мы проходили верстах в десяти южнее Люблина. Весь он был как на ладони, представляясь нам в виде большого синеватого пятна, в которое слились все большие и малые постройки с их садами, и только величественные очертания собора с золотыми, сверкавшими на солнце куполами доминировали над всем городом. Мы оставляли Люблин…

И эта новая неудача больно била по нашему национальному самолюбию. Но делать было нечего, очевидно, этого требовала наша общая стратегическая обстановка. В это время в наших высших штабах были получены пока еще неточные сведения о новой перегруппировке сил противника на фронте нашего корпуса. Для выяснения этого важного вопроса необходимо было захватить пленных, по которым можно уже будет судить, какие против нас действуют германские или австрийские части. Нужно сказать, что у меня в голове давно уж засела мысль устроить где-нибудь в удобном месте по пути нашего отступления засаду Теперь же требование штабов во что бы то ни стало раздобыть пленных было мне только на руку Вечером накануне описываемого дня я отправился в штаб полка и заявил командиру полка, что задумал устроить засаду и что, если меня с моими людьми долго не будет, то пусть не беспокоится. Полковник Бойвид очень этому обрадовался и с чувством пожал мне руку, пожелав успеха. Прапорщик Колчанинов и поручик Сорокин тоже наперерыв жали мне руку и сказали, что немедленно по прибытии на позицию известят не только наш полк, но и соседние части о нашей засаде, чтобы не приняли нас за немцев. Узнав от полковник Бойвида, на какой линии остановится наш полк, я уже и составил в голове план действий. Конечно, вся задуманная мною операция была сопряжена с большим риском, но в тот момент я меньше всего задумывался над этим вопросом. Заключалась она приблизительно в следующем. Верстах в трех-четырех от расположения нашего полка впереди, почти перпендикулярно к той дороге, по которой мы отступали, была расположена небольшая деревушка. В этой деревушке я решил засесть со своей ротой и внезапно напасть на германскую разведку.

На этот раз переход был не особенно велик. Миновав Люблин, мы к часам трем пополудни достигли намеченной мною деревушки. В это время наш полк должен был стать в резерв, а на позицию заступить 20-й Галицкий полк. Деревушка точно вымерла. Не было ни одной живой души. Жители, вероятно, бежали со всем своим скотом. Жутью и тишиной кладбища веяло от этого еще недавно жилого места. И как знать, может быть, и на самом деле этой деревушке суждено будет стать нашей могилой… Двери и окна в ней были наглухо заколочены. В хлевах и сараях двери настежь были отворены. Где-то жалобно мяукала оставшаяся без хозяев кошка, и это еще более наводило тоску.