Когда огонь германских батарей заметно ослабел, и я почувствовал себя живым и невредимым, я немного высунулся из своего окопа. Впереди наших окопов в бинокль виднелись разбросанные повсюду неподвижные тела убитых немцев. Бой затихал; душу охватывало упоительное состояние покоя и удовлетворенности. Но вдруг я заметил в бинокль что-то странное левее своей роты. Со стороны леска, где должны были быть, по моему мнению, еще части 42-й дивизии, на нас двигалась какая-то цепь во фланг.

«Неужели немцы?» – с ужасом подумал я и похолодел, опустив бинокль и напряженно соображая, что теперь делать. Мысль напряженно работала. «Не может быть, чтобы это были немцы… Откуда они могли там взяться?…» И я опять поднимал бинокль и с сильно бьющимся сердцем всматривался в цепь, которая подвигалась все ближе и ближе… «Немцы!!! Вероятно, сорок вторая дивизия отступала, не предупредив нас…» – безнадежно мелькнуло у меня. В этот момент, запыхавшись, подбежал ко мне вестовой командира батальона и подал записку. В ней кратко стояло: «Приказываю вам держаться и не отступать впредь до особого распоряжения. Кап. Шаверов».

Я судорожно смял записку в руках и бросил ее в сторону. Во мне на мгновение вспыхнула мучительная борьба. Что было делать? Буквально исполнить приказание – это значило неминуемо попасть в плен, так как сомнений не было: немцы обходили наш фланг. Неисполнение же приказания грозило мне судом. Но, с другой стороны, на моей совести лежало несколько десятков солдатских жизней и прапорщика Муратова, участь которых зависела от того или иного моего решения. Среди охватившего меня волнения под влиянием физической и моральной усталости и расстроенного ужасами боя воображения во мне самом проснулись и робко заговорили неясные слабые человеческие чувства, готовые было уже поддаться искушению с тем, чтобы исполнить формально приказ и отдаться в руки немцев. «Оставайся, ты должен исполнить приказ… Попадешь в плен… Ты не будешь виноват… и все, все кончится… Не будет ни этих окопов, ни свиста пуль, ни треска снарядов… Гром войны отодвинется далеко от тебя, и жизнь твоя будет в безопасности». Такие соблазнительные мысли промелькнули в моей голове. Мне почему-то не пришли на ум страдания и унизительное положение в плену, которые в действительности хуже всякой смерти. В то время мое человеческое, телесное «я», утомленное тяготами войны, желало одного: какой бы то ни было ценой сию же минуту вырваться из этого ада, а потом будь что будет… Но, конечно, это была минутная слабость, простительная в условиях того момента. Я с отвращением и негодованием отбросил от себя эту позорную мысль. Мне даже стыдно было, что подобная мысль могла прийти мне в голову, и я чуть не плюнул от отвращения… Но медлить с решением уже было нельзя: германская цепь уверенно и быстро продвигалась вперед. Уже светало. Едва я прочел записку капитана Шаверова, как с бледными взволнованными лицами ко мне подбежали два солдатика. Это был второй дозор, посланный для связи с 42-й дивизией.