Началась неторопливая подготовка проектов, которые долго путешествовали по высоким инстанциям. Они даже посылались в Варшаву к великому князю Константину, который полагал, что крепостное право является «заповедным наследством... древнего порядка главных состояний» и тесно связано с «твёрдостию» государственного строя, вследствие чего все преобразования следует «отдать на суд времени». Затянувшиеся дискуссии в департаменте законов и общем собрании Государственного совета закончились только в 1833 году. Николай 1 подписал указ о запрещении продажи помещичьих крестьян без земли, дворовых за частные долги владельцев и разделения семей, но со множеством исключений (при передаче по наследству, в качестве дара или приданого).

В дальнейшем ситуация повторялась не раз. Для решения «заколдованного» крестьянского вопроса последовательно создавались девять секретных комитетов из высших чиновников. Итогом была реформа управления государственными крестьянами 1837—1841 годов: над волостным крестьянским самоуправлением были поставлены губернские палаты и Министерство государственных имуществ. Крестьянам было передано пять миллионов десятин земли, для них создавались на случаи неурожая хлебные «магазины»-склады и вводились принудительные посадки картошки, вызвавшие «картофельные бунты» на Урале и в Поволжье. Но по отношению к крепостным правительство ограничивалось полумерами: запрещено было продавать крестьян без семьи; крепостные получили право выкупаться на свободу при продаже имения с торгов, возможность приобретать недвижимость с согласия помещиков.

Проект «начальника штаба по крестьянской части» П. Д. Киселёва предлагал отчуждение помещиками части их земель в пользу крестьян за труды или денежный оброк; по выполнении обязанности в отношении помещика свободный мужик имел бы право «переходить в другое состояние или переселяться на другие свободные владельческие земли». Но консервативное большинство секретного комитета 1839—1842 годов последовательно «топило» все предложения, не выдвигая ничего взамен.

Опять было «некем взять» — в среде высшей бюрократии не более десяти человек сочувствовали реформам, остальные — около семисот — им активно сопротивлялись. Министры, губернаторы, директора департаментов, высшее военное начальство — потомственные дворяне, крупные и средние землевладельцы — совершенно не стремились к радикальной перестройке и больше всего боялись, что она может вызвать социальные потрясения. Их настроения отразил однокашник Пушкина, крупный чиновник Модест Андреевич Корф: «...не трогать ни части, ни целого; так мы, может быть, долее проживём». Под таким натиском шаг за шагом отступал и император. На заседании 30 марта 1842 года, признав крепостное право очевидным злом, он тут же заявил, что «прикасаться к нему теперь было бы делом ещё более гибельным» и даже помысел об этом «в настоящую эпоху» был бы просто «преступным посягательством на общественное спокойствие и на благо государства».