От поддержки этого нового идеала уединения оставался лишь один шаг до осуждения прошлой жизни, отданной служению партии:

Со мной происходят странные вещи. С 14 лет я не зависел от себя. Сначала комсомол, потом партия. Я всегда сознавал, что должен чем-то жертвовать. Я был солдатом и честно нес свою службу, я делал все, что приказывала мне партия, и никогда дурно об этом не думал… Но теперь я начал вызывать какие-то подозрения, и меня с позором отстранили от службы. Это все равно, как если бы мне выкололи глаз и сказали: «Ты нам не нужен, иди, куда хочешь». И, увы, что за ужасные одинокие дни сначала настали… Ну да, меня уволили со службы, я должен был взять свой вещмешок и уйти. Но потом, когда я покинул город и доверился своему чувству, я впервые со времен раннего детства понял, какое счастье — свобода. Ты никому не нужен, в тебе действительно никто не нуждается, иди куда хочешь и работай для народа и страны, но сам по себе и незаметно, потому что ты никому не нужен. Как прекрасно, когда никто не преследует тебя вызовами на собрания или распоряжениями написать статью или выступить с речью о чем-то скучном. Как прекрасно — пойти и заняться тем, что ты сам считаешь необходимым[465].

Со мной происходят странные вещи. С 14 лет я не зависел от себя. Сначала комсомол, потом партия. Я всегда сознавал, что должен чем-то жертвовать. Я был солдатом и честно нес свою службу, я делал все, что приказывала мне партия, и никогда дурно об этом не думал… Но теперь я начал вызывать какие-то подозрения, и меня с позором отстранили от службы. Это все равно, как если бы мне выкололи глаз и сказали: «Ты нам не нужен, иди, куда хочешь». И, увы, что за ужасные одинокие дни сначала настали… Ну да, меня уволили со службы, я должен был взять свой вещмешок и уйти. Но потом, когда я покинул город и доверился своему чувству, я впервые со времен раннего детства понял, какое счастье — свобода. Ты никому не нужен, в тебе действительно никто не нуждается, иди куда хочешь и работай для народа и страны, но сам по себе и незаметно, потому что ты никому не нужен. Как прекрасно, когда никто не преследует тебя вызовами на собрания или распоряжениями написать статью или выступить с речью о чем-то скучном. Как прекрасно — пойти и заняться тем, что ты сам считаешь необходимым[465].

Афиногенов уже не рассматривал исключение из партии как абсолютную утрату или опалу. Наоборот, он описывал всю свою предыдущую жизнь как акт самопожертвования. Теперь, перестав быть солдатом на службе, выполнявшим приказы партии, он открыл новый смысл свободы и увидел новую цель: маленькую, но спокойную и стабильную жизнь. Его исключение из партии было подобно утрате глаза: оно вызвало утрату «ви́дения сверху», которым он прежде обладал как коммунист и как писатель. Это ви́дение налагало на него как на инженера человеческих душ особую социальную ответственность, и именно утрату груза этой ответственности имел в виду Афиногенов, когда восхвалял свою новую жизнь, при которой он был «никому не нужен».