Белла, блондинка с голубыми глазами, несколько склонная к полноте, работала журналисткой в «Правде» и была членом партии. За ней закрепилась кличка Муфта. В лагере она повсюду ходила с муфтой и почти не вынимала из нее рук. В противоположность Фаине Белла протестовала крайне редко, но всегда поступала по-своему. Явившись на стройку, она тут же забиралась на дерево и сидела наверху, защищенная от ветра и солнца, до тех пор, пока не приносили баланду или не кончался рабочий день. Понятно, что в таких условиях наша бригада имела небольшие шансы выполнить норму.

Первого мая и в другие важные для власти праздничные дни по лагерям разъезжали пропагандисты и произносили красивые речи, призывая заключенных удвоить и утроить производительность, чтобы продемонстрировать чистосердечную готовность трудиться и заработать шанс на возвращение в советское общество. Но нас уже так давно кормили этими обещаниями!

Узнав о том, что в сельхоз № 3 приехала медкомиссия, Белла испарилась как раз в тот момент, когда заключенные отправились на стройку. Ее стали искать и обнаружили на крыше барака, откуда она кричала, что немедленно прибежит, если кто-нибудь поможет ей спуститься. Ее оставили в покое, и, как только все ушли, Белла спустилась на землю, села на лавочку и до трех часов дня ждала прихода комиссии. Когда появилась делегация из важных начальников, Белла обрушила на них гневную тираду, требуя ответить на вопрос: считают ли они нормальным, что заключенные в лагере превращаются в гомосексуалистов? При этом она не стеснялась употреблять слова типа «кобел» и «ковырялка» для обозначения противоестественных пар, где одна партнерша играет роль мужа, а другая жены. Ошеломленные члены комиссии потребовали объяснений у сопровождавшего их Кумина, но тот лишь покрутил пальцем у виска, давая понять, что эта женщина сумасшедшая. Когда я вернулась в лагерь, Белла рассказала о происшедшем, и мы вместе дружно рассмеялись. Белла не была сумасшедшей, совсем нет, но она отменно играла свою роль.

В сельхозе № 3 я встретила бывшую ученицу Мацокина – сорокалетнюю москвичку Нину Фаврилову. Она была художницей, литературным критиком, владела французским, английским, немецким и японским языками. Будучи прекрасным музыкантом, Нина находила выход своему одиночеству в музыке. Ее мать, бывшая балерина, и отец уже давно были сосланы в Омск, и ей приходилось постоянно о них заботиться. Профессиональная деятельность свела Нину с московскими интеллектуалами, в ее доме часто устраивали вечеринки, музицировали, читали стихи и слушали иностранное радио.