28 мая 2019 года я получил письмо от журналиста
После того как Жерар написал мне о том, что у него сохранились фотографии Андре и рукопись ее книги, я решил немедленно отправиться во Францию. 9 июня я вылетел в Париж, а уже на следующий день Жерар встречал меня на железнодорожном вокзале Бордо. В машине он не переставая повторял: «Extraordinaire!», «Incroyable!» («Необыкновенно! Невероятно!») Признаться, и мне плохо верилось в то, что происходит.
Жерару Посьелло семьдесят три года, он небольшого роста, очень живой, говорливый и жизнерадостный человек. Он и его жена Моника живут в самом центре Леоньяна, маленького уютного городка на юго-западе Франции, в здании, построенном еще в XVIII веке как почтовая станция и позже переоборудованном в жилой дом. Рядом – собор XII века. В прошлом Жерар занимался бизнесом и держал ресторанчик, сегодня – на пенсии, изучает историю своей семьи. На статью в Sud-Ouest он вышел случайно, составляя свое генеалогическое древо.
Леоньян – винодельческий район, и наш путь лежит через многочисленные шато и виноградники. Неподалеку от города расположен замок Ля-Бред, принадлежавший в свое время семье французского философа Монтескье, автора идеи представительной демократии и разделения властей.
Два мира – Молотовск и Ля-Бред…
Наш разговор начался с местного вина и традиционного французского обеда, приготовленного Моникой.
Жерар в юности встречался с Андре Сенторенс и помнит ее как женщину с чрезвычайно твердым характером. После возвращения во Францию она работала гувернанткой в состоятельной семье Валет в Бордо. Андре зарекомендовала себя отличной экономкой, ведя до самых последних лет своей жизни практически все хозяйственные дела этой семьи.
Публикация книги Андре Сенторенс во Франции, по словам Жерара, вызвала негодование коммунистов, назвавших ее воспоминания ложью, но обличительных рецензий в своей прессе они не поместили, очевидно, памятуя о проигранном в 1949 году «процессе Кравченко», к которому я еще вернусь.
Жерар предполагает, что вопрос о возвращении Андре Сенторенс во Францию решался на самом высоком уровне между Никитой Хрущевым и де Голлем, но документов, подтверждающих эту гипотезу, пока обнаружить не удалось.