Лорд Томсон погиб при падении дирижабля Р-101.[1026] Препятствия, внесенные им в жизнь Лоуренса, исчезли. Он снова оказался облечен ответственностью, от которой всегда упорно бежал. Теперь он уже десять лет прослужил в королевской авиации, где никто больше не мог считать комедией его присутствие, каким бы загадочным оно ни казалось.

В Кэттуотере один из его офицеров доверил ему один из шести катеров, которые собирались конструировать Соединенные Штаты. Он был в два раза быстрее, чем катера английского флота. Последние должны были оказывать помощь гидросамолетам при аварии; они были слишком медлительными, и после нескольких месяцев группа офицеров, чертежников, конструкторов пыталась разработать новую модель, чтобы ее приняли ВВС, и добиться от Адмиралтейства, чтобы авиация имела собственный флот. «Бонзы питают к проекту ожесточенную враждебность: весь флот и все флотские в ВВС говорят, что эти корабли разобьются, перегреются, [износятся], будут неуправляемыми».[1027] Лоуренс взялся за эту задачу одновременно из желания спасать человеческие жизни (те, кто испытал отчаяние, становятся хорошими медиками, обычно боль позволяет прекратить абсурд), из удовольствия, которое получал от техники, и из стремления к коллективному труду, предпринимаемому не ради успокоения казармы или достижения какой-нибудь суетной военной задачи, но ради такой цели, которой, впервые за многие годы, он придавал значение. Ведь после Аравии, после своих писем к Уэйвеллу[1028] он все еще полагал, что скорость и мобильность будут принципиальными факторами в ближайшей войне; и от создания флота быстроходных катеров он втайне ожидал большего, чем спасение команд гидросамолетов. Он стал одним из лучших механиков в ВВС (и, к удивлению своих друзей, приписывал часть своей ловкости литературному труду: «потому что моя тренировка в попытке стать художником очень расширила мой кругозор»[1029]). Он никогда не переставал любить технику — в Аравии он усовершенствовал свои пулеметы, нашел новые системы контакта для взрывчатки. В Каркемише он чинил рельсы для вагонеток[1030], а в Карачи, закончив контроль над самолетами, установил лампы. «Я предоставляю другим говорить, хороший ли выбор я сделал; одна из выгод положения винтика в механизме — обнаружить, что это не имеет значения!.. И быть механиком — это значит оборвать все связи с женщинами. Женщин нет там, где есть машины, хотя бы одна машина. Ни одна женщина, по-моему, не может понять счастья механика, когда он обслуживает свои болты-винты».[1031] Год спустя он мог сказать: «Мы нашли, выбрали, отсеяли или разработали наши собственные модели: у них (при равной мощности) скорость в три раза выше, чем у их предшественников, меньше вес, меньше стоимость, больше места, больше безопасности, лучше мореходные качества. Когда их скорость увеличивается, они поднимаются из воды и летят над ее поверхностью. Они не могут переворачиваться или подвергаться килевой качке, так как у них нет ни маятника, ни цикла, но слегка измененное планирующее дно и острые борта».[1032]