Мой брат в одной из своих колонок придумал прозвище для этих очаровательных, легкомысленных мотыльков, перелетающих с континента на континент в погоне за удовольствиями. Он назвал их — нас — «реактивной публикой»[182]. Со временем этот термин девальвировался, легкомыслие было доведено до абсурда и стало выглядеть глупо, а вся романтика куда-то испарилась. И все же 1950-е были гораздо более привлекательной эпохой, чем те, что за ней последовали. Присущее ей невинное озорство, видимо, уже никогда не вернется. Это была эра последних великих плейбоев, которых собственная дурная слава и шумиха вокруг их приключений, поднятая прессой, могла только позабавить. В то десятилетие Америке был привит дух сибаритства и возведен в ранг идеала Хью Хефнером[183].

С Хефнером я познакомился как-то вечером в 1950-е в Латинском квартале. Мы с ним оба стали добиваться благосклонности одной хористки, и оба одержали победу. Мне нравился Хеф и то, как он устроил свою жизнь. Он был известным ценителем красоты, но меня поразил практически целомудренный быт обитателей поместья Playboy, где я часто останавливался, когда бывал в Чикаго. Это было роскошное место. Но несмотря на распространенное мнение, там не происходило никаких безумных оргий (хотя тайные связи были возможны). Идеалом Хефа была «девушка, живущая по соседству», и именно такие приглашались в его поместье. Молочные коктейли были там так же популярны, как и шампанское. Хеф, как ни странно, вообще тяготел к традиционному образу жизни и был однолюбом (в каждый отдельный временной период). Помню, как он сидел в своей знаменитой пижаме и курил трубку, держась за руки с Дженет Пилгрим, его избранницей на тот момент, — он производил впечатление моногамного мужчины. Хеф, безусловно, был не из тех, кто шастает из комнаты в комнату, как султан, посещающий наложниц своего гарема. Дух распутства был скорее его умозрительным принципом, а не отражением сладострастной реальности.

Когда я думаю о мужчине, ярче всего выразившем дух того времени, на ум в первую очередь приходит Порфирио Рубироса. Вот он был подлинным плейбоем, воплощением этого понятия. При этом в нем присутствовало редкое для донжуана сочетание качеств — он мог быть и любовником для женщин, и другом для мужчин. Руби был превосходным спортсменом — он играл в поло, боксировал, — но к тому же умел разговаривать с женщинами. Среднего роста, мускулистый и стройный, он обладал грубоватой мужской красотой… и весьма внушительным мужским достоинством, которое его и прославило. В то время мы часто шутили за обедом, называя шестнадцатидюймовую (40 см) перечницу «Рубиросой». Прозвище у него было Toujours Prêt («Всегда готов»). Но его грандиозный успех у женщин, безусловно, не исчерпывался только этим щедрым даром природы. Руби был одним из самых очаровательных людей, которых я только знал, ценителем прекрасного, наслаждающимся жизнью по высшему разряду.