«В другой раз — в любой другой день, мой друг, я приду к тебе на завтрак или обед. В следующий раз я готов проговорить с тобой хоть всю ночь, но завтра рано утром у меня назначена встреча. Поэтому мне надо идти, — ответил я. — И ты отправляйся домой, ложись спать».

Помню, я тогда подумал, что все-таки надо бы с ним поехать.

Но, с другой стороны, я не раз видел его в таком состоянии. Руби хорошо переносил алкоголь и в любом случае не пустил был меня за руль своего гоночного «феррари». И у меня действительно была запланирована ранняя встреча. Так что я выбросил эту мысль из головы.

Наутро я узнал, что Руби на полной скорости врезался в дерево не более чем в миле от кафе и погиб. Не знаю, что именно стало причиной его смерти — алкоголь или депрессия, но, может быть, для него так было лучше. Шел 1965 год, и время Руби прошло. Сексуальная революция его бы вряд ли порадовала.

И вот ирония судьбы: Руби погиб в автокатастрофе, точно так же и почти на том же месте, что и другой знаменитый плейбой, Али Хан (в его машину врезались сзади), за пять лет до него.

Я никогда не считал себя плейбоем, хотя меня так часто называли. Были в моей жизни периоды, когда я действительно давал к этому основания, посвящая все свое время амурным приключениям. Но во мне глубоко укоренилась популярная американская идея: я хотел преуспеть в бизнесе. Мне непременно нужно было добиться личного творческого успеха — именно он приносил мне чувство удовлетворения. Наверное, в свете этих приоритетов, я мог выглядеть более «добродетельным», особенно по сравнению с Руби, но и более скучным. Просто я постоянно сталкивался с проблемой выбора, как в тот последний вечер с Рубиросой: работа или дружба, работа или роман, работа или развлечения.

И очень часто, особенно в начале 1950-х, когда я развивал свой бизнес, я выбирал работу. В те годы я был так занят, что подчинил свою любовную жизнь строгому расписанию. У меня был свой гарем из семи девушек, по одной на каждый день недели — красавицы-модели, которых такой порядок вещей вполне устраивал. Это позволяло им появляться в шикарных заведениях в лучших платьях из моих коллекций и, добавлю с присущей мне скромностью, с достойным спутником. Такая система исключала из моей жизни переживания и драматические коллизии — по крайней мере, пока я работал в Нью-Йорке над очередной коллекцией, — но была серьезным шагом вперед по сравнению с монашеским существованием, которое я вел, готовясь к своему первому показу. Мне нравилось разнообразие, нравилось и то, что отношения с каждой из семи красавиц были по сути развлечением, а не полноценным романом. Если я чувствовал, что кто-то из девушек начинает ко мне слишком сильно привязываться, я говорил ей: «Мне кажется, ты зря теряешь со мной время, а время для тебя очень важно» или «Я недостаточно хорош для тебя». Я не согласен с утверждением, что в любви, как и на войне, хороши все средства. Наоборот, возбуждать в девушке ложные надежды — это все равно что красть ее драгоценное время, лучшее время ее жизни.