Американский доктор, который, как говорила Лулу, «исцелил меня за пять дней от гепатита», прописал кутюрье витамины, инъекции препаратов. «Я вам делаю инъекцию чистую или жесткую?» — спрашивала «мадам по уколам», Пчела, как звали ее Лулу и Ив. Чего бы он не сделал, чтобы «дрейфовать по морю иллюзий»?! Кто умел принимать эффектные позы для фотографов, замирая между вазой Дюнана и букетом лилий, совершенно иначе выглядел у себя, в модном Доме. Самый любимый его фотопортрет: вот он, всегда в движении, уточняет складку, расправляет драпировку, глядя в зеркало своей студии, превращенной в восточный базар, где, как только он приносит свои рисунки, необычайный ветер пролетает по тканям и свистит в коридорах, манекенщицы и первые швеи мастерских бегают туда-сюда. «Он делает наброски. Он раскладывает их на полу. Он зовет всех первых швей, чтобы показать им рисунки. На следующий день он просит вас что-то выбрать, но прекрасно знает, к каким эскизам кто из нас склоняется», — вспоминала первая швея Фелиса. В отсутствие Сен-Лорана все останавливалось. Он приходил и выпрыгивал из самого себя от возбуждения, раскрывал свою авторитарную, требовательную натуру. Она выливалась в ткани. Он взрывался, высвобождал всю свою силу, сбегал из тюрьмы, которую сам же и построил, против которой он мог бороться, только укрепляя ее стены каждый день. Ведь первые сердца, какие он рисовал в тринадцать лет, были перечеркнуты черными полосами. В день дефиле Ив устанавливал в примерочной кабине распятие со свечами вокруг. «Он принимал себя за тореадора. Я сказала: „Будь осторожен, ты сожжешь мои шляпы!“» (Лулу). «Это немного похоже на арену, — говорил он позже, — манекенщица — бык, а кутюрье — матадор. Очень сильные эмоции»[676].
Он использовал свое физическое разрушение как усилитель ощущений. Рафаэль Лопес Санчес вспоминал: «Мы были в состоянии общей экзальтации. Было жарко. Мы сидели на неудобных стульях, но были охвачены восторгом. Он опьянял нас своей креативностью. Богатый и знаменитый, он все еще шел на риск. Тут не надо быть специалистом. Мода — не искусство, но он сделал ее искусством». Все эти краски он видел уже давно. Они возникали перед ним, когда он вроде бы их забыл, когда ничего не получалось. Где он? Напрасно искать этот мир теней и метаморфоз. Все фальшиво, и все правдиво… Мы хотим понять человека, а он исчезает, оставляя после себя только ткани. Постараемся разобраться в этой ситуации, сложной, как театральная машинерия. Все началось со слухов с октября 1976-го по март 1977 года. В марте иностранная пресса осаждала кутюрье в его студии, чтобы, как сказал один из его родственников, увидеть, «как двигается труп». Немецких журналистов в срочном порядке отправили в Париж. Пьер Берже приводил их в студию, открывал дверь и кричал: «Ив, подвигай рукой, чтобы показать, что ты не умер». Но сплетни быстро распространялись по Парижу, и в день вернисажа в Центре искусства Бобур, во вторник, 31 марта 1977 года, прошел слух, что «все кончено». Это было бы неважно, если бы в этом году Ив Сен-Лоран не давал бы так много интервью: