Его друзья детства, близкие — это прежде всего персонажи, кого он почерпнул из книг: мадам Бовари, королева из «Двухглавого орла» Кокто. Как и он, они тоже мечтали стать героями. Живя с ним рядом, они стали похожи на него. Вот что говорила королева из «Двухглавого орла»: «Я мечтаю стать трагедией, а это неуютно. Ничего хорошего в суматохе не сочинишь. Вот я и запираюсь в своих замках». Баленсиага всегда исчезал в конце своих дефиле. Шанель страдала от одиночества и сопротивлялась ему со свойственной ей непримиримостью: «Никогда не соглашайтесь с бедствиями». Шанель желала славы, чтобы освободиться от него, Ив Сен-Лоран — чтобы в нем заблудиться.

Его имя теперь ассоциировалось со словом «депрессия». Ходили слухи: «Кажется, Пьер Берже запирает его». Все, что успокаивало амбиции модельера, каждый день разрушало в нем человека. Его одиночество становилось публичным, его невидимость громоздкой. Густав Зумстег (Цюрих), генеральный директор фирмы Abraham, которая создавала для Сен-Лорана по чертежам эксклюзивные ткани, признавал: «Когда у вас такой градус творчества, как у него, за это нужно платить». Тиски сжимались, как говорила Лулу де ла Фалез: «Он понял, что определенным образом безумен. Он использовал даже свое безумие. Этот персонаж не мог жить в современном мире: этот мир слишком плоский, слишком обычный для него».

Он всегда находил себе какую-нибудь подходящую роль, на пожелтевшем фото мы видим его в тринадцать лет, загримированного под Чудовище на костюмированной вечеринке: уже тогда он прятался за маской Чудовища среди Красавиц. В 1977 году Сен-Лоран мысленно восстанавливал «Блистательный театр» времен своей юности. Дергая за ниточки своих марионеток, которых он наконец выкрасил в нужные цвета, Ив перенял у Диора суеверие, у Шанель — любовь к прекрасным вещам, у Баленсиаги — таинственность, у Скиапарелли — волшебство, у Пруста — сыновнее чувство, у Ива Матьё-Сен-Лорана — воображение. Весь мир пришел на премьеру. Три звонка прозвенели. Зрители ждут и молчат. Теперь он заявлял, точно актер: «Чем больше я страдаю, тем больше веселых вещей мне надо сделать».

Эсфирь или Саломея, одалиски или цыганки, модели ходили походкой в стиле Сен-Лорана, распространяя вокруг сладострастие. Все звенело, сияло, летело и играло в театр. «У них были слишком кудрявые волосы, ноги слишком худые, но они были божественными, — уверяла Лулу. — Мы были названы расистами наоборот, потому что среди манекенщиц практически не было белых». Женский идеал Ива не соответствовал канонам женственности: всегда плоские бюсты, квадратные плечи, длинные ноги и тело, которое даже в корсете, с завязками на талии или с декольте не выглядело реальным, никогда не переливалось через край или вываливалось наружу из застежек. У этих южных женщин не было ничего от средиземноморских мамочек. Лишенные бедер и груди, они никогда не будут настоящими Кармен или восточными женщинами, но кутюрье посмотрел на них, изменил их и сделал своими моделями. «В модном Доме модели учились движению, чтобы лучше показать себя, быть всегда готовыми, всегда красивыми. У него в мыслях был свой идеал фигуры: не слишком много груди, только ноги, только походка», — говорила Бенедикта де Жинесту. «У каждого были особые отношения с ним, но они не обязательно продолжались, с этим было трудно жить», — добавляла Николь Дорье, в то время руководительница примерочной. Ив Сен-Лоран всегда предоставлял моделям исключительное положение: «Чтобы работать и создавать свои платья, я должен работать с живой моделью, с телом в движении. Я не могу работать только на деревянном манекене, потому что для меня одежда должна жить. Чтобы вывести ее на сцену повседневной жизни, мне нужно присутствие женского тела».