Но чем больше Ив прятался от людей, называя себя господином Сваном, тем больше в модных коллекциях отдалялся от своей собственной легенды, от всех мифов, которые ему мешали жить. И тогда возникал вопрос, как этот человек, кто казался таким далеким от своего времени, ухитрялся лучше всего отражать его? Потому что он лишал его случайного содержания. Он возвращался к «классицизму тела и одежды», что приближало его все больше к его учителю, великой мадемуазель Шанель. «Я обожаю шерстяные вечерние накидки. Хороша посадка плеча, почти не заметна. Высокая мода — это чувства. Существует крой по косой линии, верхний и нижний срез. Именно простой крой делает ее современной».
Мода становилась все более декоративной, а Дом
Пришло время исчезнуть образам оперных монстров, героинь трагедии, его дивам и другим фигурам гомосексуального нарциссизма. Они ушли, как и его угловатые андрогины. Модели остались, но это уже была не Тоска, которая пела своему палачу: «Я жила искусством, я жила любовью». Теперь это был финал арии Татьяны из «Евгения Онегина». Татьяна отказалась от любви: «Прошлого не воротить»[869]. Графиня Серпиери из фильма «Чувство» все еще надеялась получить письмо, зная, что оно никогда не придет, но ведь это любовь, отданная любимому. Его нынешние образы — это сильные женщины, но они все же нуждались в защите. Большое пальто с капюшоном и мягкой линией плеча, большие юбки со складками. Меньше аксессуаров, только здесь и там капелька кварца. Манжеты. Цвета общались, очаровывали. Ало-сиреневый цвет и шоколадный кожаный атлас. Слоновая кость и жемчужно-серый цвет. И вдруг внезапно, как взрыв смеха, все начиналось с красных пуговиц-стразов на розовом пиджаке, с райских перьев или перьев страуса, которые щекотали голую кожу. «Женщины — это не только аскетизм, строгость линии. Надо немного мечты, чувственности. Что может быть прекраснее, чем превращать их в райских птиц?»