И все же, несмотря ни на что, три месяца спустя, в январе 1989 года, Ив Сен-Лоран представил коллекцию Высокой моды исключительной чистоты. «Счастливая женщина — это женщина, одетая в невесомую одежду», — говорил кутюрье. Такое ощущение, что он зарисовал воздух, волновавший воду — переливавшийся сиреневый муслин накидок «Нептун» или «Заморские земли». Его ткани двигались как волны, он сам качался в этой необъятной «синеве», она очищала его, приподнимала над бытом. «Тело должно дышать. Всё в движении. Дальше этого не пойдешь». Все становилось движением, ощущением. Ему больше не нужно было, как в начале 1980-х годов, акцентировать свои отсылки к Прусту, показывая женщину, гулявшую по аллеям парка под легким зонтиком в платье в горошек. Будто безымянность модели позволяла ему извлечь из этой модели ее интимную правду. Сван прижимал к себе репродукцию фрески «Cепфора» Боттичелли, чтобы «прижать Одетту к сердцу». Кутюрье прижимал к сердцу книгу, которая оживала у него на глазах и в его руках. Муслины «Аврора», ласкавшие мягкую и холодную, как алебастр, кожу; очертания света означали промелькнувшую даму в розовом. Но это был уже не оранжево-розовый или цветущий парижский колер. Это был более смутный розовый цвет, как иллюзия розового. Креп струился по манекенщице при движении. «Очарование, улетающий сон», — заметил кутюрье. Никакого насилия, ни чувственных объятий, ни рукопашной схватки с тканью. Что-то тревожное и смутное веяло в воздухе, в атмосфере этих нежных роз, точно это розовые пары в саду бугенвиллей. Он гулял с Густавом Зумстегом в своем саду в Марракеше. Он сорвал цветок. Дыхание органзы оживляло одежду. «Я должен одевать тело обнаженной женщины, не вредя свободе ее естественных движений. Короче говоря, моя работа — это любовный диалог обнаженной женщины со всеми чарами моих тканей».

Девяносто моделей. Силуэты иногда казались настолько скупымии, что напоминали картины, которые остались на холсте в мастерской. Немного аксессуаров, всего несколько перламутровых сережек; шапочки из газара, сопровождавшие матроски из белого льна; платье из голубого шерстяного джерси. Ткань трепетала, скользила по плечам, драпировка дышала: «Это женщины, которые любят любовь»[872].

Пьер Берже снова появился в заголовках прессы. С помощью Алена Минка он мастерски включил фирму Ives Saint Laurent в биржевые котировки. Так 4 июня 1989 года в музее Лувра известная марка стала биржевой акцией… Несколько сотен юнцов из золотой молодежи и значительных людей из парижской финансовой сферы толпились перед пирамидой Пея[873], сооруженной в октябре 1988 года. «Обычно это происходит в холле отеля или в квартале Ла Дефанс. До этого музеи и исторические памятники избегали такого рода собраний, — отмечал Филипп д’Абзак, бывший генеральный секретарь компании Saint-Gobain, находившийся в тот день на площади. — Все эти люди в серых костюмах были взбудоражены». Встреча проходила в аудиториуме Лувра. На экране показывались финансовые данные под звуки оперных арий. Напряжение нарастало. Появился Пьер Берже. Сен-Лорана не было, вместо него стояла фотография во весь рост. «Все поняли, что второго не будет, — добавил Филипп д’Абзак. — Это было похоже на коронацию бюста Вольтера актерами „Комеди Франсез“ после премьеры „Заиры“…» Пышный банкет был устроен под парадной лестницей. Шампанское текло рекой. Гости уходили с подарком под мышкой, который выглядел довольно громоздким по сравнению с традиционными корпоративными подарками: это был эскиз костюма Ива Сен-Лорана для «Женитьбы Фигаро» (1965), выпущенный ограниченной серией и заключенный в рамку из черного дерева. «Две девушки в американском стиле» — было отмечено рукой Сен-Лорана в нижнем углу эскиза. 6 июля 1989 года 400 000 акций (10,36 % акционерного капитала) были представлены на вторичном рынке Парижской фондовой биржи ценой в 853 франка; запрошено 103 миллиона акций, то есть в 260 раз больше, чем акций, предложенных публично. Все шесть месяцев после церемонии в Лувре были прекрасными для фирмы, котировки достигли своего пика в декабре 1989 года (1200 франков), затем немного снизились.