Пьер Берже был в восторге от молодого режиссера Оливье Мейру[984], друга Кристофа Жирара, от его фильма о Сан-Франциско (1997) и от его кинопортрета, посвященного Конни Уззо, директрисе офиса YSL в Нью-Йорке (Zelda, 1998), Пьер Берже даже решил организовать частный показ «Зельды» в Центре Жоржа Помпиду. Волна увлечения побудила президента компании широко распахнуть двери модного Дома режиссеру для съемок тридцатиминутного фильма о жизни мастерских. Фильм под названием «Maрсо, 5» был выпущен на видеокассетах, которые купили многие работницы дома и мастерских. Но фильм так и не занесли в архивы модного Дома. Причина этого решения, несомненно, была связана с полемикой между Пьером Берже и Кристофом Жираром, объявившим о своем намерении покинуть Дом YSL 19 февраля 1999 года. Он присоединился к Бернару Арно в должности консультанта по моде в сентябре и был избран вице-мэром по культуре при Бертране Деланоэ[985] в 2001 году.

В январе 1998 года Ив Сен-Лоран красил волосы в черный цвет. «Я их столько потерял». Кутюрье как будто вновь обрел силуэт молодого человека, каким он был у Диора. Он похудел на шестнадцать килограммов. Неприукрашенные портреты Кометти для журнала Dutch, показывали опустошенное лицо, страшные глаза под очками в роговой оправе. Фотографии не понравились. Опубликование этих портретов, которое ждали как событие, прошло более или менее незамеченным в стенах модного Дома, где отныне пресс-служба публиковала только официальные фотопортреты, подписанные именами Андре Ро или Карлоса Мюкоза, самые любимые, снятые между 1958 и 1971 годами. «Ты похож на молодого доктора», — говорил ему Пьер Берже. «Тебе все это идет», — замечала Эдмонда Шарль-Ру, одна из немногих, кто давно называла его на «ты», будучи когда-то свидетельницей его первого появления в редакции журнала Vogue в 1955 году. «Ив, — говорила она, — вдохновенный тростник». «С первого дня он был узником своей стеснительности, долговязости, хрупкости, но которая, должно быть, ускользнула от чиновников Министерства обороны, призвавших его на срочную воинскую службу». В глазах писательницы в Сен-Лоране жил «разрушительный ангел». «Он остался в глубине души тем самым подростком, каким прибыл из Орана в Париж. Он заперт в своих проблемах, в своем творчестве, в своих страданиях. Он не жизнерадостный творец, каким был Фат. Но в то же время это не только измученный гений. На своей Голгофе он остается радостным, ощущающим в себе невероятную молодость».[986] Сен-Лоран, по-видимому, чувствовал облегчение. «Вы не должны сосредотачиваться на моде и слишком верить в нее, чтобы не попасть в ловушку. Вы должны смотреть на моду с юмором, выходя за ее пределы, веря в нее достаточно для того, чтобы создать себе впечатление, будто вы живете ею, но не слишком, чтобы иметь возможность сохранить свою свободу»[987].