Должно быть, Котляревский счел нужным о результатах своих занятий и наших отличиях доложить полковому командиру, ибо в один прекрасный день мы с Басовым были приглашены обедать и, что было еще неожиданнее, полковник сказал нам: «Прошу каждый день ко мне обедать». И ведь что значат известные условия, окружающие положение человека: я, столько раз обедавший у князя Воронцова и других высших начальствующих лиц, от приглашения полковника Броневского пришел в весьма торжественное настроение, я видел в нем какое-то особое отличие, я был польщен таким необычным знаком внимания педантически-сурового командира, перед которым полк ходил по струнке. Да, когда Павел Николаевич Броневский «жаловал» кого-нибудь к своему столу, то, за исключением двух-трех «вольнодумцев» в целом полку, все прочие считали это за особую награду. Я не разделял взгляда этих двух-трех, потому что не мог не видеть, что «вольнодумство» имело источником просто личное неудовольствие.

Обиды эти носили тот же педантически-служебный характер. Все должны были собраться в назначенную минуту, выходил полковник, делал общий поклон, произносилось повелительно «подавать» и «прошу садиться», само собой по чинам. Кроме Котляревского как штаб-офицера, никто не позволял себе заговорить; один майор оглашал безмолвный стол рассказами, большей частью из фронтового или походного мира. Ораторскими способностями он не отличался, привирал и подчас заговаривался до изумительных вещей. Так, один раз он уверял, что жиды слепые родятся, как щенята!.. Рассмеяться не позволялось, ибо говорит штаб-офицер; и мне передавали, что был случай, когда один из обедавших офицеров не воздержался и фыркнул громким смехом при каком-то рассказе майора о том, что он, преследуя неприятеля, попал в трясину одной, другой, третьей ногой. Полковник тут же сделал рассмеявшемуся замечание и перестал приглашать к обеду. Я, однако, решился раз прервать тишину и рассказал что-то из моей жизни в горах, среди тушин. Все взглянули на меня с каким-то смущением, как бы боясь за мою участь, но сверх ожидания рассказ был встречен благосклонно, дополнительными вопросами, что и ободрило меня на этом пути: я пользовался антрактами речей майора и рассказывал о местности Аргуна или Андийского Койсу, о кистинах, набегах или моих похождениях с горцами и прочем. Полковник слушал с видимым любопытством и удовольствием. Как офицер Генерального штаба и образованный человек он, само собой, интересовался краем, еще мало ему знакомым.

Так проходило время в Ишкартах, и в этот раз место не казалось мне уже до такой степени антипатичным и унылым, тем более что в полковой библиотеке получались «Отечественные записки» и имелось много порядочных книг. Полковой хор был у нас очень хороший, и я часто, бывало, зайду в музыкантскую школу, дам старшему на чай да целый час и слушаю музыку, особенно некоторые нравившиеся мне пьесы. Вариации на малороссийские мотивы и увертюру из Вильгельма Телля исполняли они отлично.