Я остановился, построился во фронт, а через несколько минут подъехал в коляске генерал-майор барон А. Е. Врангель с командиром Кабардинского полка бароном Л. П. Николаи.

– Здорово, братцы!

– Здравия желаем, ваше-ство!

– Кто старший офицер, пожалуйте ко мне.

Я подошел и отрапортовал.

– Как ваша фамилия?

– Поручик Зиссерман, ваше превосходительство.

– А мы ведь с вами старые знакомые, очень рад встретиться. Вы уже давно в Дагестанском полку?

Знакомство с бароном я уже описывал: это было в 1849 году, когда я был элисуйским приставом, а А. Е. – шемахинским губернатором.

– Сколько у вас людей под ружьем?

– Двести штыков, ваше превосходительство.

– Вот так рота; вот с этакими молодцами дело делать… Спасибо, братцы, молодцы!.. Прощайте-с, – обратился барон ко мне, подал мне руку, пожелал благополучного пути и уехал по дороге к крепости Внезапной.

– Рады стараться, ваше превосходительство! – раздалось ему вслед.

Мы двинулись дальше.

Дело в том, что тогда Апшеронский и Дагестанский полки, хотя квартировали и постоянно находились в Дагестане, следовательно, в полном распоряжении командующего войсками в Прикаспийском крае, но числились в составе 20-й дивизий вместе с Кабардинским и Куринским полками, штаб которой был в крепости Грозной, а начальником ее был командовавший войсками левого фланга Кавказской линии. И выходило какое-то двоеначалие, ибо по части строевой мы все же должны были подчиняться начальнику дивизии, который нас никогда не видел и не мог видеть, ибо ехать в чужой, другому лицу подчиненный район было прямым путем к столкновениям и неудовольствиям. Таким образом, начальник дивизии знал только на бумаге свою первую бригаду.

Барон Врангель недавно перед тем только что был назначен командующим 20-й дивизией и левым флангом на место князя Барятинского, назначенного начальником главного штаба в Тифлисе. В мой приход в Хасав-Юрт барон находился там для первого осмотра своего района, для ознакомления с войсками и местными условиями. Его поражало малое число людей под ружьем в ротах Кабардинского и Куринского полков, не достигавшее никогда полных 150 человек, а зачастую ограничивавшееся 120 и менее, и потому он просто любовался моей ротой в 200 штыков. Расход людей из фронта на разные хозяйственные надобности был на Кавказе вообще очень сильный: это уже можно видеть из того, что рота в 200 штыков считалась чем-то необычным, хотя по штату в роте было всех людей 283 человека, но особенно отличался этим левый фланг Кавказской линии, где, как я сказал, редко и с трудом добивались 150 человек в роте. Как-то так уже сложились там обстоятельства, что и больных там бывало больше, и потери в делах тоже, и расход людей в обширнейших размерах.