Капица презирал Лейпунского всю жизнь и сказал, что пока он в Академии, Лейпунского там не будет. Лейпунский, как и его «коллеги» по работе на НКВД довольствовался членством в АН УССР – незадолго до и вскоре после войны украинская академия являлась «отстойником» для ученых, связанных с органами (Кóмар, Синельников, Вальтер и другие). Во время командировки Лейпунского, практиканта у Резерфорда, в УФТИ произошли события, приведшие вскоре к аресту и гибели лучших его людей. Если бы он не уехал, этих событий могло бы не быть. Свою лепту в последующие репрессии внес и Ландау. Приближался 1937 год – по выражению Хоутерманса чума, которая, казалось, не щадила никого и угадать следующую жертву было невозможно. В средневековой Германии евреев сожгли в синагоге Ротенбурга-об-дер-Таубе за то, что среди них жертв от чумы было заметно меньше. Секрет был прост: они мыли руки перед едой, как предписывали обряды. Ели чеснок. Соблюдали примитивную гигиену[136]. Советские евреи-физики, отринувшие вековые еврейские традиции, в том числе гигиенические, в преддверии 1937 г. часто не соблюдали «гигиену» общественную.
Про трагический случай М. Бронштейна написано выше. То, что случилось в УФТИ, в немалой степени связано с активностью Ландау и отсутствием на месте «практиканта» Лейпунского.
Ландау приехал в УФТИ в 1932 году замещать Д. Иваненко. Тот не получил обещанных заграничных командировок (это было мотивом и условием его переезда из Ленинграда в Харьков) и уехал из полученной трехкомнатной квартиры, оставив в ней вещи и книги.
Если в Физтехе Ландау избегали – он не снисходил до объяснений «выжившим из ума (40-летним) старцам», то здесь он был среди ровесников. Стал вместе с Л.В. Розенкевичем заведовать кабинетом теорфизики. Вскоре общение с Ландау развило в Розенкевиче комплекс неполноценности[137], и он ушел в экспериментаторы заведовать радиационной лабораторией, оставив ему и кафедру теорфизики.